Тайные тропы Магуры - Владимир Карпович Чухрий

— Как люди: будут за колхоз идти — и я пойду, а не будут…

— Ты не виляй! Ишь, хитрый! Ты откровенно народу скажи. Прямо.

— Коли спросят, скажу. Будет в колхозе кузня — пойду робить.

— Снова виляешь. Ты прямо скажи — за или против колхоза?

— А чего мне быть против?

— Так бы и говорил, кузнец без кузни, а то — и туда, и сюда, как собака блох ловит, — съязвил лесник. — Ты, я погляжу, не совсем дурак. В кузне клепать, не в поле пахать. Значит, пусть Иван за тебя сеет, убирает, а ты только жрать будешь да за всю весну две косы отклепаешь? Так, что ли?

— На таких условиях и я за колхоз, — подхватил Иван.

Зашумели и другие:

— Хитер, газда!

— А у него семья десять душ!

— Корми тогда его ораву!

Гурьян ухмылялся.

— Слышишь, Илья, что народ-то говорит? Вот! Черта с два пойдут они в твой колхоз… — И он показал кузнецу дулю.

Илья отбросил его руку:

— Чего ты мне суешь? Тебе-то дело какое? Ты же в колхоз не собираешься? Не пойдут газды — и я не пойду.

— Правильно говоришь, Илья! Нужно мне в это дело вмешиваться! Прямо-таки дозарезу, — Гурьян сплюнул, — снился бы мне ваш колхоз на том свете!

Мужики загалдели пуще прежнего. Изрядно захмелевший низкорослый Иван во всеуслышание объявил, что переломает ребра тому, кто запишется в колхоз. Илья взъелся:

— А вот я первый запишусь, и посмотрю, как ты мне ребра сокрушишь, сухота дотошная! Я тебя, слюнтяй безрогий, в бараний рог согну! — Он нахлобучил суконную шапку по самые уши Ивана.

— Сам, может, я и не осилю тебя, а миром как-нибудь уговорим. Правда, хлопцы? — стал искать поддержки Иван.

— Он мне ребра будет ломать. Ха-ха-ха! Посмотрите на него! — Илья пренебрежительно вытер рот Ивана своей заскорузлой рукой.

— Хлопцы, глядите, он еще и руки протягивает. Я не посмотрю, что такой здоровый,'а свистну — и считай тогда зубы!

— Ха-ха-ха! — Кузнец затрясся от смеха, засунул руку за жиденький сыромятный ремешок Ивана и хотел его встряхнуть, но ремешок лопнул и Иван, схватившись за штаны, запрыгал как петух.

— Отдавай теперь свой ремень, зараза прокопченная, не то… — Он потянулся одной рукой к гире, но Морочканич перехватил ее.

— Не лапай, это вещь казенная, не для того сюда поставленная, — и, собрав все гири, спрятал их под прилавок.

Тогда Иван схватил с настольных весов алюминиевую тарелку, запустил ею в кузнеца, но промахнулся и попал в грудь Морозенко.

Тот отодвинул кузнеца и, протянув свою лапищу, взял за грудь тщедушного, на голову ниже себя, Ивана.

— Да я ж не тебя хотел, Василь.

— А я тебя бить и не собираюсь, я только так — чтоб ты успокоился, — сказал Морозенко, и так затряс охмелевшего мужичонку, что тот заверещал:

— Караул! Убивают!

Газды заревели от восторга:

— Ты в ухо ему, Иван, в ухо!

— Крутани Морозенку, чтобы он с копыт слетел!

Гурьяну это не понравилось, он хлопнул Морозенко по плечу и сказал:

— Брось, Василь. Нашел кого. Да он уж посинел.

— А это не твое, это наше колхозное дело, — пошутил Морозенко и, отпустив Ивана, добавил: — Это тебя, Гурьян, стоило бы потрясти. Да тебе не привыкать сухим из воды выходить.

— Ну вот, так и знал. За мое добро… Вы себе здесь морды расквасите, а я буду виноват, — попробовал искать у мужиков поддержки Гурьян.

В магазин вошел Любомир.

— Что это у вас тут, газды? Сейчас такое важное собрание, а будто перепились все?

Илья объяснил:

— У нас, Любомир, разговор как раз за колхоз зашел. Ну, и… переругались маленько. Один — то, другой — это, а третий, — он посмотрел на всхлипывающего Ивана, — и совсем уже собрался колхозникам ребра ломать.

— Пустое. Пошумели, как водится. Важнеющее ведь дело решается. Может, и обиделся кто на кого. Ничего, это по-свойски. Ведь вместе жить. Тюкнули, конечно, чуточку. Хочешь, Любомир? Налей-ка. Морочканич. демобилизованному защитнику нашему, соседу моему, — распорядился Гурьян.

— Нет, не буду…… — отказался Любомир и повернулся к Ивану: — Так вы и вправду собираетесь колхозникам ребра ломать, дядько Иван?

— А твое какое дело? — огрызнулся гот, — может, защищать будешь?

— А, скажем, я в колхоз вступлю — ты мне ребра ломать придешь?

Иван часто заморгал, удивленно уставился на Любомира, потом шмыгнул носом и, поддерживая штаны, выскочил из магазина.

— Скоро без штанов ходить будем, а все против. — Любомир покачал головой.

— Ты никак в колхозники собираешься, Любомир? — спросил лесник.

— Обязательно! — Любомир купил пачку сигарет и неторопливо пошел к выходу. Проводив его взглядами, мужики, как сговорившись, потянулись вслед за ним на улицу.

Мигляй уже вышел на крыльцо сельсовета и, распахнув дверь, позвал:

— Входите.

Копыла поспешно скрылся в магазине, где его поджидал Гурьян.

— Ну как, получилось? — спросил Копыла.

— Во! С присыпкой! — поспешил заверить кра-марь и показал большой палец.

— Не тебя спрашиваю, — раздраженно осадил его кулак. — Тебя, Гурьян. Деньги-то недаром выбросил?

— После собрания увидим. Только мерещится мне, что без Подковы дело не пойдет.

— Ну, ладно, мы им такой колхоз сегодня покажем — долго помнить будут. Вместе с Подковой и с ребятами Юзеф придет… Он уж поговорить умеет. Оно, конечно, действие-то лучше, но и слово иногда свое влияние оказывает. Ну, ты что ж — иди с крамарем, послушайте. А я так перед самым приходом ребяток заявлюсь. — Копыла перекрестился на угол, где висели хомуты, и вышел из магазина. Проходя мимо сельсовета, где уже началось собрание, немного умерил шаг, прислушался, о чем говорят, сплюнул и пошел дальше. Его окликнул священник.

— Зайди-ка.

Копыла вошел в сад.

— Хотелось мне, хотелось на собрании этом без нравственном побывать, — сказал отец Силаитнй, — так и подмывало явиться на сходку, но сан мой не позволяет.

— Митингуют, — сказал Копыла, — чтоб их, сволочей, на том свете так мордовали, как они мордуются сейчас!

— Не богохульничай, а запасись терпением да поменьше злость свою людям показывай. Посмотри на себя — будто подменили: волком смотришь вокруг. Терпение, только терпение — вот истинный путь добропорядочного христианина.

— Терпение! Если бы у вас на глазах таяло годами скопленное добро, вы тоже взвыли бы по-волчьи.

— Молиться надо! — перебил его священник. — Христос терпел и нам велел. Дьявол-искуситель вселился в душу мирскую — вот печаль, которую не только молитвами, но и каленым железом нужно выжигать.

— Каленым железом? Это верно, — согласился Копыла.

— Ты запомни, Иннокентий Назарович, — продолжал священник, — колхозная зараза живуча и заразительна, как черная оспа. Ее не остановишь силами повстанцев. Но мы должны приложить все силы к тому, чтобы мешать всякой