Тайные тропы Магуры - Владимир Карпович Чухрий

— Может, мне спросить еще раз Глафиру? — спросила Надежда Васильевна.

— Спасибо, уж мы сами. — Лукашов посмотрел на часы. — Посижу, подожду еще полчаса. Любомир, не объясняя, в чем дело, подскажите своим «ястребкам» быть поосторожнее с лесником, крамарем и секретарем сельсовета. И пусть приглядываются к ним — куда они ходят, где чаще бывают, собираются ли вместе.

— Слушаюсь.

Кто-то открыл дверь. Быстрые шаги в коридоре, и в комнату почти вбежал Володька.

— Мамо!

Лукашов увидел, как Надежда Васильевна протянула сыну руки и судорожно прижала его к груди. А он, глотая слезы, что-то шептал и ласково поглаживал вздрагивающие плечи. Лукашов видел много всякого, сентиментальным он не был. Он подумал, что ради одной только такой минуты стоило служить в рядах славной армии советских чекистов и что нет в мире радости выше, чем радость принесенного людям счастья.

Володька подошел к Лукашову.

— Я пришел, чтобы сказать… Сам не понимаю, что со мной случилось. Вы меня простите. Ведь я убить вас мог, когда выхватил пистолет.

— Это тебе, Владимир, показалось, — улыбнулся офицер. — Да ты садись. Смотри, как дрожишь.

— Брат, — не успокаивался, Володька. — Любомир, брат мой дорогой.

— Чего там, — обнял его Любомир, — вернулся и молодец.

Впервые за два года было Володьке необыкновенно легко. Сил как будто прибавилось — на все село хватит. И хотелось что-то немедленно, сейчас же сделать, что-то большое, доброе.

— Я вернусь в банду. Вы не будете возражать? Я там посчитаюсь кое с кем. Лучше меня это никто не сделает. Я убью Подкову и Карантая. Я притащу их поганые трупы в село — пусть видят! Все селяне пусть знают!

— Погоди, погоди, не горячись. Их и без тебя после суда расстреляют. Нам надо захватить бандитов живыми. И тут твоя помощь потребуется. Садись, потолкуем…

Совещание в отделе не было похоже на предыдущее. Майор Егоренко не задавал Лукашову и Башкатову недоверчивых, насмешливых вопросов, а внимательно слушал их соображения и наметки, согласился с ними, когда они сказали, что надо шире пользоваться помощью населения и больше доверять «ястребкам»..

Сговорчивость его объяснялась просто. Несколько дней тому назад его вызвало начальство и спросило о том, как идут дела в районе. Когда Егоренко бодро ответил: все, мол, в порядке, банда давно ликвидирована и отдельных бандитов тоже почти всех переловили, взгляд полковника стал суровым.

— У меня другие сведения, — резко сказал он.

— Но вы же сами, — промямлил Егоренко, — вы же доложили в Москву, что…

— Мало ли что мы доложили, — оборвал его полковник, — меня интересует фактическое, истинное положение.

Майор получил нахлобучку, строгое предупреждение и, сбитый с толку, вернулся к себе.

Лукашов доложил о том, что взяты под наблюдение дом священника в Радинском, дом лесника Гурьяна, рассказал о встрече с Володькой Задорожным.

— Хорошо, — одобрил майор.

Лукашов удивился про себя, переглянулся с Башкатовым, но не стал напоминать Егоренко о том, как тот прогнал Любомира.

— Значит, с помощью этого, как его… Владимира Задорожного мы захватываем банду? — полуутвердительно спросил Егоренко.

— У нас есть еще один вариант, — сказал Лукашов. — Все сводится к тому, что в доме священника прячется его сын, по нашим предположениям — парашютист…

— Схватить! — скомандовал Егоренко. — Общая операция, берем в одну ночь его, лесника, банду! И все заканчиваем!

— А если сын священника не парашютист? — возразил Башкатов, — доказательств еще нет… Мы хотим начать с другого конца, с Дрогобыча.

— Не понимаю, — сказал Егоренко.

— Помните телеграмму? — спросил Лукашов.

— А, это… по моему, кажется, распоряжению, вы тогда побывали на телеграфе? Да, да, помню. И что?

Башкатов еле заметно улыбнулся, а Лукашов стал рассказывать о плане действий, о том, что наши рации-перехватчики поймали передачу из Дрогобыча и расшифровали ее. Содержание ее было примерно такое: «Наш друг лишился связи». Из-за границы пришел ответ: «Окажите другу личную помощь». Рацию в Дрогобыче запеленговали, и оказалось, что владелец ее и есть то'т «Гаврилов», на имя которого была отправлена телеграмма.

— Значит, — понял майор, — у парашютиста, сына священника, если это он парашютист, вышла из строя рация?

— Да, — согласился Лукашов. — И вот наши предложения…

УДАЧНАЯ ИНСЦЕНИРОВКА

Любомир сообщил Лукашову, что к нему прибегал Володька и просил передать — дела у него плохи, ему перестали доверять, не ставят больше на пост, могут в любое время расстрелять.

— Спасите брата, — закончил свой рассказ Любомир.

Лукашов прищурился.

— Не волнуйся. Мы его не только спасем. Мы его в глазах бандитов героем сделаем. Вот что… сообщи ему срочно…

Глубокой ночью в селе раздалась пулеметная трескотня. Яростно залилась лаем армия радинских собак. Село проснулось, но ни один человек не решился выйти из дому. Стрельба началась где-то неподалеку от хаты Лескива. При первых же очередях газда вскочил, перевалил через лежавшую на краю жену и свалился на пол. Забившись под кровать, где, по его мнению, было самое спасительное место, он притаился.

Старуха оказалась храбрее своего мужа. Она неторопливо поднялась с кровати, навалилась рыхлым телом, на подоконник и долго вглядывалась в темноту. Вскоре старуха различила несколько человек, видимо, о чем-то совещавшихся. Но вот один пошел к хате и загрохотал кулаком в дверь. Догадываясь, что это не бандиты, старуха зажгла лампу и, выйдя в коридор, спросила:

— Чего стучите, полуночники, добрым людям спать не даете?

— Солдаты, мамаша, не бойтесь, — раздалось по ту сторону двери. — Откройте, пожалуйста.

— А я и не боюсь, — отворяя запоры, приговаривала жена Лескива, — чего бояться? Люди, небось, не звери. Идите в хату, — распахнув дверь, пригласила она.

Вошли двое. В одном она признала «пана начальника Лукаша», как его звали в селе, другой был солдат.

Лукашов улыбнулся, увидев, как хозяин выползает из-под кровати.

— Что вы, дядька Лескив, не на кровати, а под ней спать начали?

— Та люльку шукаю. Закатилась где-то, бисова душа, а я привык ночью покуривать, ну и… — поддерживая сползавшие подштанники, с озабоченным видом пояснил Лескив. — Може, ты бачила? — повернулся он к хозяйке. — Где она, проклятущая, запропастилась?

Жена рассердилась:

— Чтоб тебе типун прицепился, старый брехун! Была ли у тебя когда люлька? Ты же смалишь свои смердючие самокрутки, кажную бумажку, какая попадет, на них переводишь.

Старик смущенно потоптался на месте, но, вспомнив верное средство воздействия на старуху, цыкнул:

— Молчи, баба! Где штаны мои, чертово отродье? Вечно у нас не так, как у людей! Один я в селе такой несчастный, горе мне с тобой! Ну, где они делись? Где я штаны положу, так она — на тебе! — всегда