Тайные тропы Магуры - Владимир Карпович Чухрий
Приподняв голову матери, он стал вытирать платком ее лицо.
Когда Любомир собрался уходить — ему нужно было предупредить Лукашова, — мать обиженно запротестовала:
— Как же так, а я борщ хороший приготовила, со свининой. Вуйко зарезал безрогу[17], принес — дай ему бог здоровья — шматок.
— Нет, нет, мамо, я не голодный. Вы уж не обижайтесь на меня. И знайте: я приду на встречу с Володькой не один. С кем — сами увидите. Только не удивляйтесь. Так нужно.
Лукашов с двумя солдатами пришел к Радинскому, когда уже почти стемнело. В запасе было еще минут сорок. Устроившись на склоне горы, стали наблюдать за селом.
Где-то у сельсовета еще раздавались голоса играющих мальчишек, сварливый женский голос отчитывал кого-то, в ответ раздавались редкие, но увесистые ругательства, в другом конце села захлебывалась от злости собачонка.
Метрах в пятидесяти прошла женщина, отчитывающая свою заблудившуюся кормилицу. Говорила крестьянка с коровой, как с человеком:
— Бессовестная, как тебе не стыдно, — доносился ее голос, — я жду, жду ее, а она — на тебе! — пошла бродить на ночь глядючи. Непутевая ты моя.
Посреди села подвыпивший газда заплетающимся языком горланил песню:
Казав мени батько,
Щоб я оженився.
По досвидкам не ходив
Тай не волочився…
Стало еще темнее. Уже нельзя было различить дальних хат, а ближние вырисовывались бесформенными пятнами.
Вечернее село… В памяти Лукашова всплыло детство. Стало как-то особенно ясно и тепло на душе… Когда это было? Казалось, совсем, совсем недавно. Он сидел с дедом на пригорке, у старого вяза. Внизу белело в сумерках село. Дед задумчиво смотрел на свой домишко и поглаживал вихрастую голову внука. Володя тоже думал о чем-то своем.
Послышался протяжный женский плач.
Дед покачал головой.
— Опять Калистрат Настю лупит.
— А за что он ее, дедушка? — спросил Володя.
— Не любит она его, вот он и зверствует.
Володя сжал кулачки и сказал:
— Дед, я когда вырасту, заберу Настю к нам, а? А Калистрата и на порог не пущу!.. Ты не станешь сердиться?
— Нет, это хорошо, внучек, если ты за слабых да за обиженных стоять будешь, — дед ласково сжал голову внука своими заскорузлыми пальцами.
Потом Калистрат пел песни пьяным голосом…
Лукашов грустно улыбнулся.
Он устал, измотался. Последнее время часто бывало, что он и Башкатов ложились прямо на свои письменные столы, засыпали на несколько коротких часов, чтобы с первыми лучами солнца вскочить на полуторку и нестись из одного села в другое. В одном требовалось что-то уточнить, в другом — предупредить отряд «ястребков», в третьем — просто показаться, чтобы направить врага по ложному пути, заставить его повернуть туда, куда нужно чекистам.
Больше всего беспокоило, что они никак не могли схватить парашютиста. Правда, кое-какие связи его обнаружить удалось. В свое время Лукашову удалось узнать кое-что на телеграфе.
— Надеюсь, вы не думаете, что парашютист явится на телеграф, чтобы отбить депешу о своем прибытии? — язвительно осведомился тогда Егоренко.
— На всякий случай не мешает, — уклончиво ответил Лукашов.
Недавно Лукашов наконец получил на телеграфе копию телеграммы такого содержания: «Львов Главпочтамт востребования Гаврилову. Состояние здоровья нормальное отпуск продлен приветом Сергеев». Обратный адрес был: «проездом» и какая-то неразборчивая фамилия. Бестолковая работница почты не помнила, кто сдал эту телеграмму. Лукашов проверил больницу, гостиницу, попросил в Львове установить личность получателя. Результаты оказались обезнадеживающими: получатель телеграммы при проверке оказался совсем не Гавриловым, а потом пришла шифрованная депеша, что интересующий отдел мнимый Гаврилов выехал в Дрогобыч.
«Что за птица этот Гаврилов? — думал Лукашов, глядя на огоньки в окнах хат, — и кто же отправлял из райцентра телеграмму?»
В окнах сельсовета свет погас. И Лукашов вспомнил, что так и не обнаружилось пока, куда исчезла радинская фельдшерица. Заведующий райздравом считал, что она просто-напросто сбежала. Но Лукашов в это не верил. Любомир рассказал ему о том, что, по слухам, у фельдшерицы бывал Юзеф. Бандит был ранен. Уж не связано ли с этим ее исчезновение?
Лукашев потер лоб рукой.
Пришел Любомир со своими «ястребками». Они устроились в засаде. А Любомир повел Лукашова и бойцов к своему двору и оставил их возле коровника… Договорились, что Лукашов появится после того, как окно будет прикрыто занавеской.
Ждать пришлось недолго.
— Пришел, — прошептал один из солдат.
Лукашов услышал скрип двери и уставился на освещенное окно. Шагов Володьки он не расслышал и подумал: «Ловкий парень».
Володька вошел, кивнул Любомиру и матери и уставился на автомат.
— Где это ты отхватил такую бандуру, Любомир?
— От Советской власти получил, чтобы защищать людей от таких, как ты и твой Подкова!
— Для чего звал меня? — Он сел.
— Поговорить надо. Видишь, как мать постарела? — глядя брату в глаза, начал Любомир. — Из-за кого, не знаешь?
Володька сидел с опущенной головой. Когда под Любомиром скрипнула табуретка, он подскочил.
— Мамо, вы бы завесили окно плахтой, — попросил Любомир. — До чего ты дожил, — снова обратился он к Володьке, — дергаешься, как заполошенный. Душа у вас, бандитов, заячья, страх за плечами висит!
Володька опять вздрогнул. Это вышла мать. Когда дверь скрипнула снова, он уже не поднял головы.
— Здравствуй, Владимир! — раздался голос Лукашова.
Володька, как затравленный зверь, взвыл и метнулся к автомату, но офицер загородил его. Володька хотел броситься к окну, и услышал спокойный голос:
— Не дури, Владимир. Тебе не грозит опасность. Слушай: ты будешь жив и свободен, как и пять минут назад. Понял?
Напряжение чуть ослабло.
— Эта встреча не случайная, — продолжал Лукашов. — Устроить ее попросил я. Мне нужно поговорить с тобой, а затем поступай как знаешь.
Володька стоял, исподлобья поглядывал по сторонам. Потом вдруг отбросил ногой табуретку, вытащил из кармана пистолет. Лукашов и Любомир схватили его за руки.
— Дай сюда пистолет, дурень! — сказал Любомир. — И не косись так на меня, мне не страшно. Тебе старший лейтенант сказал, что отпустит. А ты за пушку хватаешься. — Он отобрал у него пистолет.
— Отпусти-и-ит, как же, — скривил губу Володька. — Так я и поверил.
— Сядь, — сказал Лукашов. — Так, значит, ты мне не веришь? А я вот поверил, что из тебя еще человека сделать можно. Сколько времени ты в банде?
— Скоро два года, — безразлично ответил Володька.
— Времени достаточно, чтобы
