На заре земли Русской - Татьяна Андреевна Кононова
А Лёвка — тот совсем молодой, зелёный. Стёмка узнал, что они ровесники, да и судьба у них оказалась схожей. Лёвка сбежал в лес из Киева, проиграв Божий суд и не желая второй раз подставлять голову под меч. Обвинили его напрасно, желая получить с его семьи виру. Князь приказал провести суд Божий, а неверующий Лёвка по совету родичей скрылся из града. Его нашли, хотели повесить без дознания, но князь Ярослав не позволил. Об этом Лёвка вспоминал с благоговением и почти с благодарностью: воевода уже отдал было приказ его повесить вместе с теми, кто ему якобы помогал, да потом будто передумал, а после ему рассказали, что, по словам мудрого старого князя, лучше пожалеть одного виновного, чем казнить десяток безвинных. Да только это не помогло: Божий суд был проигран, и Лёвка снова сбежал, да на второй раз ему повезло больше: заблудился, наткнулся на «добрых людей», что отвели его к костру и накормили, а после отказались отпускать. Впрочем, он не больно-то и сетовал на судьбу: лучше прожить мало, да хорошо, чем долго, да в вечном страхе.
— Так, может, расскажешь, что это у тебя за подарочек такой от Киева? Я тебе всё рассказал, мало кто про меня знает, — едва договорив про себя, Лёвка откинулся назад, к стволу дуба, и протянул замёрзшие ноги к огню. Стёмка, помрачневший и погрустневший, угрюмо молчал, лепил снежки и бросал их в огонь. Тот шипел, как от злости, но не гас, а только плевался в своего обидчика искрами.
— Да… глупо получилось, — наконец отозвался Стёмка. — На Подоле вступился за мальчишку, да не знал, что вора бьют. А когда понял, то уж поздно было. Жалко его стало, я и не сдал его воеводе. Сочли сообщниками. Мне вот… плетей дали, — он поморщился и неосознанно потёр плечо, будто вспомнив старую боль, — а с ним не знаю, что сделали. Я два дня дома пролежал. Потом мать сказала, что подворье воеводы кто-то поджёг, и все на меня думают. Все же видели, как… ну, это… А я сразу понял, что пожар — Зорькиных рук дело. Но его то ли не видал никто, то ли доказать не могли. Отец мне велел в Полоцк уехать, у Всеслава просить защиты, да я не добрался.
— За поджог вина большая… — Лёвка задумчиво поскрёб в затылке, лихо сдвинув шапку набок. — Разграблением наказывают и на поток высылают. Повезло тебе, что сбежал.
— Мне-то повезло, а вот мать с отцом? За одного вся семья расплачивается. И отец мой — не славянин, а датчанин, вроде и близок был к князю Ярославу, да он его другом своим не считал. И мама — из племени финно-угров, а они в немилости были. Как бы не вышло ещё хуже…
Стёмка с досады залепил снежком в дерево и вдруг, напрягшись натянутой тетивой, вскочил на ноги, схватил за рукав Лёвку, вслушиваясь в звенящую морозом тишину зимнего леса.
— Слышишь? Будто конный едет?
Друзья переглянулись. И вправду: чуть поодаль от их поляны, где они развели костёр вдали от остальных, хрустела тонкая корочка наста под тяжёлыми подкованными копытами и чуть слышно шуршали присыпанные снегом ветки. Парни, не сговариваясь, выхватили оружие и нырнули в заснеженные кусты — только вздрогнули от осыпавшегося за шиворот снега. Лёвка дёрнул нож из небольших узорчатых ножен, а Стёмка вдруг изумлённо присвистнул, с силой опустил занесённую Лёвкину руку. Он как заворожённый смотрел на приближающегося всадника, а тот, конечно же, не замечая их, ехал шагом, осторожно, тоже прислушивался к лесной тишине, опасаясь внезапного налёта лихих людей. Одет он был в тканые шерстяные порты и тёплую рубаху, плечи его покрывал простой плащ, крашенный чёрной ольхой и подхваченный под правым плечом крупной медной фибулой. К седлу был привешен топор с резной рукоятью, из-под плаща торчали ножны с клинком. Всадник был высок, плечист и черноволос, часть головы его была выбрита, на лоб падал короткий волнистый чуб, слегка тронутый сединой. Иней посеребрил седые подкрученные усы, лицо казалось суровым и замкнутым.
Сенька застыл на месте, во все глаза глядя на всадника. На щеках у него расцвели красные пятна, непослушные от холода губы чуть заметно шевелились. «Ну скорее же проезжай, ну, скорей, покуда не заметили!»
— Скорее, скорее, ну, подгони коня, ну! — парень не замечал, что прошептал это вслух. Всадник на миг привстал в седле, обернулся, поглядел прямо в сторону тех кустов, где схоронились они с Лёвкой, да, видно, ничего не заметил или решил, что почудилось, но поводья тронул. Конь зашагал быстрее, однако прошло достаточно времени, прежде чем высокая, широкоплечая фигура человека скрылась за поворотом заснеженной лесной тропки.
Молодой атаман облегчённо выдохнул и вытер лоб рукавом: от волнения даже испарина на висках выступила, несмотря на мороз. Лёвка подозрительно взглянул сначала на дорогу, потом на него.
— Ты чего? Знаешь его, что ли?
— Да, — выдохнул Стёмка. И молча закрыл лицо руками.
Глава 15
ВЕСНА
На миг Айфбьорну померещилось, будто совсем рядом, по правую руку от дороги, раздался чей-то приглушённый шёпот. Он сжал рукоять боевого топора, огляделся, но вокруг не было ни души, только украшенные морозом ветки покачивались на лёгком ветерке. Сердито сплюнув, он натянул поводья посильнее и пришпорил коня, заставляя его идти побыстрее. Да и правда, кто тут может быть? Глухой лес на много вёрст вокруг, тишина мёртвая, снежная, только дятел где-то мерно вызванивает по мёрзлому стволу ясеня.
Долгой была дорога из Переяславля до Полоцка. Уже чуть ли не седмицу в седле провёл бывший дружинник, спускаясь только на ночь и на недолгий отдых. А жена одна осталась почти без хозяйства, в пустом доме, в чужом неприветливом городе. Старшему сыну, слава Богу, позволили в Киеве остаться, а с младшим Айфбьорн надеялся вскоре увидеться. Почти полсолнцеворота минуло с той поры, как Стёмка сбежал. Отец про себя надеялся, что даст Бог, и у младшенького жизнь сложится: в Полоцке, подальше от стольного Киева, его не знают. Всеслав, если услышит правду о происшествии, парня не выдаст: какая ему корысть? А сам мальчишка недаром пошёл в отца и волей, и сильным
