Роковое время - Екатерина Владимировна Глаголева
Судьба сама указывает путь.
Война! Подъяты наконец,
Шумят знамена бранной чести!
Увижу кровь, увижу праздник мести;
Засвищет вкруг меня губительный свинец.
И сколько сильных впечатлений
Для жаждущей души моей!
Ах, если бы не тревога за брата! Левушка умен, и в нем прекрасная душа – вот две беды для молодого человека.
Недели две назад брата и трех его товарищей исключили из Благородного пансиона при Петербургском университете как зачинщиков беспорядков: они требовали переменить учителя, назначенного вместо уволенного Кюхельбекера. Непозволительная дерзость! Тем более что преемник Кюхли выдержал экзамен у инспектора училищ, показав изрядные познания в латинской словесности. Возможно, он и в самом деле образованный человек, но, чтобы стать наставником юношества, мало хорошо знать свой предмет, надобно еще понимать своих учеников. Когда Виля уезжал за границу, Левушка и два его друга явились к нему проститься и взять на память прядь его волос… Ребячество, конечно, но очень трогательно. Теперь в пансионе преподают меньше предметов, зато в комнатах стало больше надзирателей. Левушке скоро шестнадцать; родители, которые в нем души не чают, будут стараться изгнать из его сердца старшего брата, чтобы и младший не повторил его судьбу. Тщетная предосторожность! Судьба его еще не сбылась, и знать ее наперед не дано никому. Быть может, и его имя начертают на памятных скрижалях…
Что-то промелькнуло за окном. Пушкин взглянул туда – усатая физиономия бади Тодора втиснулась между прутьями решетки, вглядываясь сквозь мутное стекло. Видно, уже пора обедать, – который час?
– Вин акум! – крикнул Александр. – Сейчас иду!
Сунул недописанное письмо в кучу бумаг, валявшихся на столе, и позвал Никиту: «Одеваться!»
* * *
– Я у тебя посижу немного? Обещаю не мешать!
С этими словами Пушкин развалился с трубкой на диване. На нем были какие-то диковинные бархатные шаровары, шитая золотом черная безрукавка, красная феска с черной кисточкой на обритой голове.
Орлов вернулся к своим бумагам, приняв сосредоточенный вид, хотя и знал прекрасно, что Пушкина это не удержит.
– Напрасно ты не был вчера у Маврогени, – скоро послышалось с дивана.
Пушкин пытался выпускать дым изо рта кольцами, но у него не получалось.
Орлов пожал плечами. У Маврогени, богатого бессарабского помещика, нашло себе приют многочисленное семейство Суццо, бежавшее из Ясс, как только Ипсиланти выступил из этого города, забрав с собой всех арнаутов, которые прежде составляли стражу господаря. Как оказалось, князь Михаил вовсе не ожидал к себе «освободителей» и был застигнут врасплох точно так же, как и все прочие. Анафема, которой Константинопольский патриарх Григорий V предал его вместе с князем Александром за выступление против султана, стала для Суццо тяжелым ударом; теперь он намеревался ехать в Россию – оправдываться перед царем, исключившим всех Ипсиланти из российской службы. Родители, красавица-тетушка и три брата Суццо вместе с женами и детьми обосновались в Кишиневе. Старший, Николай, бежал из Константинополя через Одессу; Константин приехал из Валахии, Иван имел чин камергера у герцога Луккского – все это были умные, красивые, европейски образованные люди, к тому же обладавшие немалым состоянием. Кроме братьев, приехали зятья, еще какие-то родственники – в общем, набрался полный дом, обедать садились толпою, но это ныне стало обычной картиной для Кишинева, население которого в несколько недель увеличилось вчетверо. Пятьдесят тысяч человек стеснились на четырех квадратных верстах! Улицы кишели людьми, по ним разъезжали венские коляски с боярами и князьями, во всех окошках торчали хорошенькие женские головки, улыбавшиеся прохожим; в каждом доме, имевшем хотя бы две или три свободные комнаты, можно было встретить буженаров[73] из Ясс или Бухареста, променявших великолепие на тесноту ради безопасности. Покинутые боярами селяне наводняли собой Бессарабию, бросив в Молдавии невспаханные и незасеянные поля. Навстречу им шли под боевую песнь колонны греков из Одессы, добиравшиеся в Кишинев через Тирасполь и Бендеры, несмотря на разлив Днестра. Их было не велено пропускать через границу, задерживая в карантинах, но они все равно уходили и не возвращались обратно…
Вбежал Горчаков – принес рапорты от полковых командиров и по карантинам. Орлов поблагодарил, кивнул ему, прося обождать, и занялся новыми бумагами; Пушкин подвинулся, давая место своему приятелю.
– Дочь Бибики – прелесть, – сообщил он, бросив свои попытки с трубкой. – Какие ножки! Видно, что ходили только по восточным коврам. Щиколотку можно обхватить пальцами руки! И три девицы Мурузи очень даже недурны, особенно если молчат да улыбаются. Впрочем, тебя это больше не занимает – ты жених?
Орлов в удивлении оборотился от стола.
– Брось, Пушкин, что за вздор! – пробормотал смущенный Горчаков.
– Ah, quel vous êtes! Qu'est-ce que vous badinez![74] – нараспев произнес Пушкин, явно кому-то подражая, и тотчас звонко расхохотался, заражая своею веселостью остальных.
– Право, Горчаков, – продолжал он, отсмеявшись, – я тебе удивляюсь: где ты еще найдешь такую невесту? Сердце редкое, не ведающее ни желаний, ни зависти! Жемчужина кишиневских кукониц[75]! А как танцует!
Он вскочил с дивана, раскинул руки в стороны, стал переступать ногами вбок, ставя одну позади другой и при этом напевая:
Пульхерица легконожка,
Кишиневский наш божок,
Встань, голубушка, немножко,
Пропляши с бабакой[76] жок!
– Сам-то ты что же на ней не женишься? – поддразнил Пушкина Орлов. – Почитай, каждый день торчишь у Варфоломея!
– Ах, где нам, штатским, угнаться за военными! Батюшке Пульхерицы я не надобен.
Горчаков ушел, забрав бумаги; Пушкин вернулся на диван.
– Вчера у Маврогени говорили об Ипсиланти. Вообрази: между пятью греками я один говорил как грек! В успех Гетерии никто не верит. Я же твердо убежден, что Греция восторжествует! Законные наследники Гомера и Фемистокла вернут себе цветущую землю Эллады, поруганную турками!
– Берегись, Пушкин! – шутливо погрозил ему Орлов. – Государь император грозился выключить из службы всех военных и гражданских чиновников, которые дерзнут участвовать в революционных действиях против Порты. Не связывайся с бунтовщиками! Витгенштейн мне пишет, что Россия с Турцией находится в мире, границ с Молдавией переходить ни в коем случае нельзя. Если же, напротив, турки погонятся за молдаванами и вступят в пределы наши, то брать их в плен, не действуя оружием! И после возвратить правительству. Более того, барону Строганову высочайше приказано всенародно объявить в Константинополе, что Россия приглашает Порту принять строгие меры к восстановлению порядка посредством военной силы! Австрийский двор с нею согласен и даже готов помогать туркам оружием и снарядами. Законное правительство! Священный союз с палкой в руке!
Сарказм, звучавший в его голосе, преобразился в гнев.
