Шесть дней в Бомбее - Алка Джоши
– Мира оставила вам картину. – Я вытащила из чемодана «Ожидание».
Она поставила чашку на пол и взяла полотно обеими руками. Провела пальцем по слоям высохшей краски. Несколько минут молчала.
– Вы не знаете, почему она выбрала именно эту? Это ведь одна из самых знаменитых. Она наотрез отказывалась ее продавать.
– Не знаю. Она просто написала, чтобы я отдала ее вам. Еще одну картину она оставила Паоло, вы о нем, кажется, слышали. И одну Жозефине, с которой вы, вероятно, познакомились, когда навещали Миру в Париже.
Я развернула полотно и показала ей букву П на обратной стороне.
– Вот это она тоже оставила.
Я вручила Петре Мирину записку. Она погладила бумагу пальцами.
– Почерк ее, – снова взглянув на «Ожидание», заметила Петра. – Она мне напоминает наше детство. Конечно, эти девочки – индианки, но внешне они чем-то похожи на нас с Мирой в юности. В то время мы еще не так хорошо знали наших родителей и потому доверяли им. Не интересовались мальчиками. А самым главным достижением считали найти перо певчей птицы. А после мы вдруг осознали, что женщины, и это заслонило для нас все остальные составляющие наших личностей. – Она снова провела по картине пальцами. – Но почему она отдала ее вам? Вы были знакомы в Бомбее до того, как она попала в больницу?
Я опустилась рядом с ней на кровать. Пришлось проигнорировать свою внутреннюю медсестру и сделать вид, что я не замечаю несвежего постельного белья, а желтые пятна принимаю за следы от косметики.
– Нет, я знала ее лишь те шесть дней, что ухаживала за ней. Но мы много разговаривали. И она рассказывала мне о вас то, что, как мне кажется, хотела бы сказать вам лично.
Петра по-птичьи склонила голову к плечу.
Я осторожно подбирала слова. Хотела убедиться, что в точности передам слова Миры.
– Когда вы приезжали к ней в Париж, она была совершенно счастлива. Она считала вас прекрасной моделью. Вы позировали ей для полотна, которое выиграло приз на выставке в парижском Салоне. Еще она жалела о том, как обошлась с вами, когда вы решили тоже стать художницей. Мира вам сказала, что у вас все равно ничего не получится и вам нужно поскорее бросить живопись, не то вас ждет глубокое разочарование. – Я помолчала. – Мисс Хитциг, она очень жалела о своих словах. И повторяла, что сама не понимает, зачем так сказала.
По щеке Петры скатилась слеза.
– Когда она становилась вот такой жестокой, я ее просто ненавидела. А бывало такое часто. Но она сказала правду. Мой отец заплатил, чтобы меня приняли в местный художественный институт. Сама бы я ни за что туда не поступила. Я правда рисовала так себе. Но, может, если бы она хоть немного приободрила меня, я могла бы стать лучше. Я ведь ей просто поклонялась, – Петра подняла на меня глаза. – Сейчас у меня получается лучше, чем тогда. И все же Мира меня обидела. Сильно обидела.
Мне захотелось извиниться перед ней, хотя я и не была ни в чем виновата.
– Мы совсем недолго были знакомы, и мне жаль, что нам не удалось пообщаться подольше. Она рассказывала мне совершенно невероятные истории о вас, Паоло и Жозефине.
– Узнаю Миру. Такой уж у нее был дар. Я всегда злилась, когда в школу приходила новая девочка, потому что Мира мгновенно становилась ее подругой. На целую неделю они становились неразлучны, а потом Мира бросала ее – вот так просто. – Петра щелкнула пальцами. – И возвращалась ко мне. – Она улыбнулась. – Иногда она так поступала просто потому, что ей что-то было от меня нужно. Обычно деньги.
Я в замешательстве склонила голову.
– Родители отказали ей в содержании, она жила лишь на то, что выручала за картины. Но работать быстро у нее не получалось, и она всегда была на мели. – Петра пожала плечами. – А я давала ей взаймы. И, конечно, понимала, что она никогда не отдаст. Филип ведь ничего не зарабатывал.
Меня неприятно задел этот рассказ. Неужели Мира интересовалась лишь теми, от кого могла что-то получить? И со мной подружилась ради своего поручения? Чтобы я развезла ее картины? Но это же абсурд, откуда ей было знать, что она умирает? Что, если подруга Петры была эгоистичной и жестокой, но со временем изменилась? Или у Миры были две стороны, и она сама выбирала, какой к кому повернуться? Каким же человеком на самом деле была Мира Новак?
Я набрала в грудь побольше воздуха.
– Я кое-чего не сказала вам. Мисс Новак умерла от передозировки морфина. До сих пор неизвестно, кто сделал ей укол. Иногда я начинаю думать, что она это сделала сама, но ведь это какая-то нелепость. – Я пристально уставилась на Петру, ожидая ее реакции. Та, нахмурившись, вертела в пальцах край простыни. – Но если вы знаете о ней что-то такое, что поможет пролить свет… – Я замолчала, не представляя, как закончить это предложение.
Петра задумалась.
– Но разве не вы кололи ей морфин, раз были ее медсестрой? – наконец, спросила она.
Я опустила глаза.
– Все очень запутано. Я точно знаю, что не вкалывала лишнюю дозу, но кто это сделал, неизвестно.
– Она ведь написала эту записку в больнице, верно? Зачем бы ей это делать, если она не собиралась?.. – Глаза Петры снова наполнились слезами.
Неоконченная фраза так и повисла в воздухе. Я задумалась. Разве кто-то из нас вообще может знать, когда умрет?
– Вчера вечером вы сказали, что назвали выставку «Прощай, Мира!». Что вы имели в виду?
Петра вздохнула.
– Я надеялась, что эти картины меня освободят. Помогут переступить через всю эту историю. Хотела в каком-то смысле с ней попрощаться. Я ведь знаю, что обо мне говорят. И мне хотелось, чтобы это закончилось. Но в итоге я стала только сильнее по ней скучать.
Я встала с кровати, отнесла чашку в кухню, вымыла и вытерла.
– Знаете, что странно? – спросила Петра.
Я обернулась и привалилась спиной к стойке.
– Павел ведь сказал правду. С этого дня мои картины будет покупать не только мой дед. После смерти Миры спрос на них взлетит. Я заработаю кучу денег и больше не буду зависеть от отца. Как считаете, получится у меня?
Она спросила
