Дневник Блокады - Алёна Владимировна Годунова

Я должна беречь своё здоровье, ведь на мне лежит воспитание дочери. Но тоска выше моих сил. Он мне каждую ночь снится. Как будто всё я с ним вместе. Наступит ли день, когда я его увижу? Всё же теплится маленькая искорка надежды… на встречу с ним. А может быть, он вернётся, нас не будет в живых. Как хочется заглянуть немножко вперёд. Нет, не надо. Может, впереди одни только ужасы.

Надо идти спать, забыться. Времени всего 10 часов. Хочется послушать последние известия. Хочется кушать. Выпью стакан кипятку. Может, станет легче. Кончаю.

Эдуард Николаевич

Мама делала лепёшки из костной муки. И когда мы их ели, мучились запорами. Не переваривались они.

В феврале на заводах стали организовывать так называемые стационары. Уже заработала Дорога Жизни. С большой земли стали привозить какие-то продукты, которые позволили изменить нормы выдачи продуктов. Хлеба добавили. А в заводских стационарах помещали людей, которых надо было поддерживать, чтобы они не умерли. Туда положили и папу. Стали какое-то маслице давать, ещё что-то для подкрепления здоровья. Но из-за такого неожиданного рациона начиналось расстройство желудка, диарея. Вот, папа маме и говорит: «Принеси мне лепёшки из костной муки».

Она и принесла. Как говорится, клин клином вышибают. Желудок у папы восстановился. И сосед по палате говорит: «Николай, попроси Марию, пусть и мне принесёт».

Так она ещё и ему принесла.

9 декабря 1941 года

Давно не писала в дневник. За это время ничего особенного не произошло. Писем всё ещё нет. Четвёртый день нет тревог, но есть артобстрелы. По сводкам, наши дела под Москвой и Ростовом-на-Дону улучшаются.

В выходной день купила дочке мишку за 150 рублей от имени отца. Когда он стоял в Ленинграде, дал мне 150 рублей от своих военных получ., и сказал, чтобы я что-нибудь ей купила на память о нём. Я же только что собралась купить. Все внушили ей, что это папа прислал с фронта. Когда её спрашивают, кто купил, она говорит, что «папитька присал».

На работе забываюсь, так как много дел. На дворе настоящая зима. Сидим со свечой, так как света не дают. Сейчас на коленях сидит у меня дочка, пишет папитьке письмо и рисует «муки».

Она хорошо играет с мишкой. Сажает его на горшочек. Сейчас показывает на газету и говорит: «гадетя». Пишет письмо и говорит: «папитька домой». Скучает по нему, так же, как и я. Все находят сейчас, что она поправилась и что она вообще хорошенькая.

С каждым днём всё новые шалости. Она не даёт мне писать. Заставляет рисовать. Сейчас думаю заняться рукоделием. Пока.

Зоя Георгиевна

Мы вернулись в квартиру, где нас приютили. Хозяйки все втроём спали на кровати. А мы с Таней валетом – на диванчике, который стоял перпендикулярно их кровати. Я – головой к ним.

Однажды просыпаюсь ночью от того, что надо мной чиркнули спичкой. Шепчут: «Она спит».

А у меня на шее в мешочке все мои карточки. Что делать? Я испугалась. Толкнула Таню ногой, говорю: «Таня, повернись».

Думаю, сёстры услышат, проснутся. Но те поняли, что я не сплю. И на этом история и закончилась.

Старшей сестре я тогда ничего не сказала. Она работала на конвейере. Когда начался кровавый понос, ей пришлось уволиться. И она пала духом.

Уже был конец января. И вот, через пару дней я говорю:

«Пойдём домой жить».

«Как? – говорит. – Чтоб мы там замёрзли? Что мы там будем делать?»

А я настаиваю: «Пойдём».

Хозяйка говорит: «Если ты хочешь, иди одна. Они останутся».

«Если я пойду, они тоже пойдут», – отвечаю. Не знаю, что во мне тогда было. Но мы всё-таки ушли. И тогда я уже сестре всё рассказала про тот ночной случай.

Когда соседка увидела, что мы пришли, очень обрадовалась, говорит: «Как хорошо, что вы пришли! Они бы вас там убили!»

Всё могло быть.

Ирина Александровна

Помню, Вова плакал: «Дай мне кушать! Дай мне кушать!»

А я ему отвечала: «Подожди, подожди. Придут наши мамы – будем кушать».

Зоя Георгиевна

Соседка пошла в большую комнату. Там стоял дубовый письменный стол. Она освободила 2 ящика, вытащила их, разрубила, растопила печку. Дверей не было. Поэтому она завесила проём широкой ковровой дорожкой – чтобы не сквозило.

Мы сели около печки, а с нас на тепло вши повылазили. Мы испугались. Сидим, чешем головы – и туда, в огонь их кидаем. Затем снимаем с себя вещи – и тоже пихаем в печку. Потом пошли искать, что надеть. Приходит соседка, спрашивает: «Где ваши вещи?»

Мы показываем: «Там, в печке. Там вши».

«Так бросили бы в холодной комнате, и вшей бы не было».

Но мы же дети. Не догадались.

Так мы начали жить. И начали с того, что договорились не съедать всю еду сразу, а делить её.

Печку мы не топили. У нас был самовар. Он нас очень выручал. Нужно было всего пару щепок, зато от него уже становилось тепло в комнате. Спали мы втроём на родительской кровати.

Утром кипятили самовар. Для этого собирали щепки, рамки от картин и даже деревянные ручки от вилок. Вскипятим самовар и на завтрак пьём кипяток с хлебом.

К тому времени заработала Дорога Жизни, и нам стали давать гречку. Другой крупы не давали. Мы разделили её. По одной стопочке в день на троих. Сколько там было? Может, грамм 50. А может, и того меньше.

Вечером, часов в шесть, мы нагревали самовар, заливали в кастрюльке крупу кипятком. В печке поставили пару кирпичиков. На них – кастрюльку, туда – мелкие щепки. Оно покипит минут 10—15 – разливаем по тарелкам и хлебаем этот супчик.

Один раз, наверно, в феврале, нам дали мясо, баранину. Это был исключительный случай. Мясо никогда не давали. Что нам с мясом делать? Сварить негде. Подумали и решили отделать мякоть от кости. Косточки мы бросали в вечерний суп. Они, конечно, толком не варились и бульона не давали, но хоть запах.

А мясо мы мелко-мелко покрошили и сложили в баночку. По утром брали по столовой ложке этого сырого мяса, заливали кипятком из самовара. И у нас уже был суп утром, и суп вечером.

Когда-то дали масло. А куда его деть, если нет ни хлеба, ни каши? Так съели.

Так мы и тянули. Лица у нас были страшнейшие! Кожа натянута, рот не закрывался, зубы оскаленные, дёсны иссине-кровавого цвета. Цинга. Страшно было смотреть друг на друга! Мы все зеркала попрятали, чтобы себя не видёть.

Это не только мы. Все такими были.

14 декабря 1941 года

Выходной день. Страшно скучно. Всё терзает тоска. 12 декабря исполнилось ровно 2 месяца, как я видела Колю. Завтра будет 2 месяца, как Коля писал последнее письмо, которое затерялось. Неужели больше не получу писем? Мне сегодня приснился страшный сон. Будто бы в Мартышкине война кончилась. Все с мужьями, а я… одна. Плакала во сне, завидовала другим. Коля с фронта не вернулся. Неужели этот сон станет действительностью? Не хочется этому верить. Но почему нет писем? Может, он находится в спецчасти? Или перенаправлен на другой фронт?

Это всё только предположения. Вчера получили хорошие вести с фронта: от Москвы начали гнать врага. Занято нашими войсками под Москвой более 400 населённых пунктов. Много трофеев. Враг бежит. Я рада этому. Немцы оставили более 85 тысяч трупов. А мы сколько оставили? У меня радость связана с большим горем. Если война скоро кончится – это счастье. Легче будет с питанием. Кончатся обстрелы и бомбёжки нашего города. Это счастье.

Зоя Георгиевна

Начинается