Дневник Блокады - Алёна Владимировна Годунова

У соседки дочь эвакуировали. И она писала письма с Урала. Соседка была безграмотная и звала меня почитать. И тут же говорила: «Напиши ответ». И я писала. За это она делилась с нами. Когда-то она работала на галантерейной фабрике и припасла казеин и «сухую кровь». Мы разбавляли полстакана этой «сухой крови», на сковородку – и получалась такая «печёночная масса».

А так больше никто ничем не делился.

На 1 мая по моей последней рабочей карточке дали бутылку водки. Соседка тогда пришла и говорит: «Ни в коем случае никому не давайте, не продавайте. И чтобы у вас никто её не выпросил! Выпьете сами».

Мы спрашиваем: «А как?»

Она говорит: «Как рыбий жир пьёте, так и водку выпьете».

Так мы и сделали. Утром кусочек хлеба посолили – столовую ложку водки глотнули. Оно дезинфицирует и какую-то силу придаёт, наверно. Короче говоря, так мы и выпили эту бутылку водки.

21 декабря 1941 года

Прошла неделя, как я не писала в дневник. Писем всё нет. Сердце очерствело. Очень болен отец. Последние дни был совсем при смерти. Мои силы стали иссякать. Еле двигаю ноги. Это от сильных переживаний и от голода. Скоро ли все мои страдания кончатся?

Сейчас 8 часов утра. Мать уходит в церковь – это тоже раздражает. Отец стонет. У меня сильная слабость. Хочется есть и спать.

Что за выходной день? Это просто ещё больший день мучений. Больше не могу писать. Оставляю до лучших дней.

Зоя Георгиевна

Перед 1 мая открыли бани, чтобы мы могли помыться к празднику. И мы собрались. Нашли чистые рубашки, выждали очередь. Так рады были, что сейчас помоемся! Разделись, помыли головы. А тело… Как вода брызнет, кричать хочется… Мелкие прыщики по всему телу – цинга. Так мы и ушли. Головы помыли, а сами – нет.

2 января 1942 года

Прошло 11 дней, как я не писала в дневник. За это время мне пришлось порядком пережить.

23 декабря скончался отец. В 12 часов 45 минут. Я была на работе. Прихожу домой в 6 часов и вдруг мне сообщают. Вернее, я сама догадалась – Лида наклонилась над плитой, рыдает. Клаша (тётя) тоже плачет. Всё стало ясно. Я тоже заплакала. Папа был уже обмыт и лежал в большой комнате на столе. Мне было тяжело идти смотреть на него. У меня встал вопрос: всё ли я сделала, что могла, чтобы спасти отца? Конечно, мне показалось, что далеко не всё. Я достала кислородную подушку, выменяла на 50 г сливочного масла, 1 стакан соевого молока, потом 2 стакана – на 150 г какао.

У одной из наших сотрудниц (еврейки) тётка привезла 2,5 л коровьего молока. Я заглушила гордость свою, просила у неё выменять 2 стакана молока на 150 г масла (она знала, что мне нужно молоко) и она мне сволочь отказала – для умирающего отца. Она эгоистка до мозга костей. Может быть, этот стакан не помог, но стало бы легче.

Теперь его уже нет. Младшей сестрёнке не сообщаем, что папа умер. Она больше была привязана к отцу, чем мы. Как младшая дочь. Для неё это большой удар, тем более, что она находится в лучших условиях, чем мы. Она находится вне зоны военных действий.

Папу похоронили 26 декабря 1941 года на Волковом кладбище в 12:45. Место хорошее. Я брала отпуск на 3 дня.

Боже мой, какая ужасная картина предстала перед моими глазами!?! Трупы, завёрнутые в одеяла, простыни валялись в канавах около кладбища, на кладбище, и масса гробов, не зарытых в землю. Мы папу похоронили по всем правилам христианства. Его отпевали в церкви.

Не ничего удивительного, что не все могут так похоронить. Люди занимаются мародёрством. За могилу взяли 250 рублей деньгами, 10 пачек папирос и 200 г хлеба.

Когда мы возвращались домой, нам вереницей попадались люди, везущие на санках покойников. У всех людей лица безразличные, тупые, глаза потускневшие, слёз нет, несмотря на то, что хоронят самых близких. Это потому, что хоронят в войну, голод, холод.

Мы тоже не очень убивались. Но было страшно тяжело. Зато сейчас реакция. Подействовало на сердце. Я и мама еле таскаем ноги. Огромный упадок сил. Температура 360С. И потом у меня что-то сделалось с желудком. После прибавки хлеба я немного больше поела и отравилась. Сейчас нормы хлеба жёсткие: рабочим – 350 г, детям и иждивенцам – по 200 г.

Вчера мне было страшно плохо с сердцем. Пульс редкий и слабый. Я думаю, что и мне пришёл конец.

Писем, конечно, всё нет. Я стараюсь не думать о Коле. Очень тяжело. Неужели всю эту участь я переживу?

Во что теперь превратится Ленинград и сами ленинградцы? Света нет, трамваи не ходят, линии трамвайные занесло снегом. Все ходят пешком. Усталым, измученным людям приходится ходить на работу по 1,5 – 2 часа.

Да, я забыла отметить, что все безусловно голодные. А что из себя представляет теперь ленинградец? Он стал больше теперь походить на голодное, измученное, обессилевшее животное, чем на человека. Человек стал грубым, злым эгоистом, невеждой. Нередки случаи, когда в своей родной, близкой семье люди выкупают свои пайки отдельно. Боятся, что один съест больше другого. Всё это делает голод.

В Ленинграде кошка стала считаться лучшим блюдом. Но её нельзя достать. Кошек и собак всех съели. У нас тоже Барсика утащили. Неужели дойдёт до того, что станут есть людей? От этой мысли мутится в голове, начинает тошнить.

Когда иду с работы, всё попадаются покойники. Например, везет гроб мужчина, совершенно обессиленный. Он не может тащить гроб. Садится на гроб и чуть не спит. Может быть, он и сам умрёт. Здесь же.

По неточным подсчётам ежедневно умирает от голода в Ленинграде от 4,5 до 5 тысяч человек. На самом деле больше. У нас в конторе тоже умирают каждый день. Причём надо отметить, что умирают больше мужчины. Вернее, почти одни мужчины.

Сегодня не работаю. В конторе холодно. Должны были работать сегодня без клиентуры. Управляющий наш отдел отпустил домой.

Да, я вспомнила один факт. Мы шли с кладбища 26 декабря. А на углу Звенигородской и Марата вижу стоит целая грузовая машина – 5—6 тонн – с трупами. Это везут в общую могилу. Ну, хватит о покойниках.

31 декабря встречали Новый Год. Пришла тётя Соня с Люсей. Мама испекла лепёшек из отрубей (это паёк получили в магазине вместо крупы). Лепёшки чёрные, горьковатые. Клаша открыла завалявшуюся коробку рыбных консервов. Тётя Соня принесла бутылку красного вина. Вот, с чем мы встречали Новый Год. В 12 часов подняли стопки с вином (на 9 человек была 1 бутылка вина). Но всё же встретили. Вчера утром завели патефон, хотя на душе кошки скребли. Дочке понадавали ёлочные игрушки вместо ёлки. Может, доживём до лучших дней!?! И будем вспоминать прожитое, как кошмарный сон.

Ритуська стала говорить целые фразы. Например, «Бибис, дай тикки» – картинки. И другое. Всё понимает. Живу только ею. Зовёт меня. Кончаю писать. Времени 12 часов 40 минут. Она только что встала.

Зоя Георгиевна

В мае мне дали иждивенческую карточку. Типография выезжала на подсобные хозяйства. Нужно было либо ехать с ними, либо оставаться дома, но на иждивенческой карточке. И я осталась.

Голодно, страшно. Работу найти не могу. Услышала, что на фабрику требуются швеи. А я ж не швея! У нас и машинки не было. Начальница цеха посмотрела на меня. Пожалела. Говорит: «Давай договоримся. 6 дней – без оплаты, ты учишься. Если научишься за 6 дней, мы тебя оформим».

Там были шикарные машинки – зингеровские. Так легко шли! Мне нужно было освоить разные швы.