Красный закат в конце июня - Александр Павлович Лысков
И только Ипату открылся мир, как он увидел обрушивающийся на голову падшего ещё и железный набалдашник походной трости старика-богомольца.
Теперь уже у Клима кости хрустнули и надломились.
И вместо Ипата он утих навек.
Тело несчастного сволокли в канаву, присыпали снегом.
В Берёзовом городке доложили ратману Глазову, мол, покойник твоего призрения валяется на трёхсотой версте, прибирай.
И без остановки – дальше.
32
Едучи теперь на возу, как раненый, Ипат скоро и кличку от товарищей получил – Кривошей.
Голову держал свёрнутой на сторону, закутан в попону.
Сулили ему баньку на поправку. Чарку в нутро.
Путники посмешками изводили в себе недавние страсти дорожного приключения, а Ипата стремительная гибель дружка детства насквозь проняла. Сам, будто убитый, молча сидел он на санях. Наконец с горечью молвил идущему рядом старику-паломнику:
– Вот был ты богомольцем, а стал душегубцем.
Видать, у калики перехожего давно готов был ответ, не впервой ему было руку на злодея поднимать. Начал он ровно и складно излагать, мол, зло не в нас. А вокруг нас – в духе яко в воздухе. Как комар, гнус. Кто-то и заглотнёт по неосторожности. А кто-то век отплёвывается.
– И я ударом посоха лишь его, зла, гнездовище разрушил – плоть телесную, – молвил паломник. – А душа-то этого заглота с Большой дороги, почернённая деяниями, как Богу принадлежала, так ему и отошла в пользование. И вот не сейчас ли Господь у этого Климки и спрашивает: пошто сосуд души своей для нечистого отворил, пошто добрых людей губил? Вот бы послушать, как ему Климка твой врать начнёт.
Ипат молчал.
– Не человек он, а само зло воплощённое, – подытожил боевитый странник. – И я вовсе не душегубец. Душа, парень, вечна. Я только кринку с зельем разбил в человеческом обличье.
После смертоубийства и холмогорского грамотея от книжки отвернуло. И его потряс удар железного посоха по темечку бродня. Только в отличие от богомольца мысли его после этого стрельнули совсем в другую сторону.
К изумлению ходячих, стал он говорить, что все люди родятся одинаковыми. Только в разных семьях. Видать, этот убиенный с такими людьми водился, что не мог не воровать. А был бы он с пелёнок обласкан и досыта накормлен, разве у него такой бы вышел конец?
Против него готовно ополчились:
– В чёрном лесу не без волка.
– Где он ногой ступал, там трава не росла.
– На то и плаха, чтобы топор точить…
Обрушилась на книжника вся правда народная – беспощадная. Только Ипат на возу, как белая ворона, не каркнул в общем хоре.
Готов был и дальше внимать он одному только этому своедумному разумнику-холмогорцу.
Однако тот умолк, опять ухватился за тяж и уткнулся в книгу.
В эти годы любой остроумный, остроглазый, остроухий русский человек, подолгу живущий бок о бок с торговыми людьми из Европы, не мог не намотать на ус заморских веяний.
Век Просвещения уже на протяжении столетия просачивался в Россию через такую отдушину, как Архангельск. Мог слышать любопытный русский человек уже и в эти годы имена Ф. Бэкона, Т. Гоббса, Р. Декарта, Дж. Локка, которые изложили основные мысли Просвещения. Хотя бы отрывки из наук – «общее благо», «социальное равенство», «естественные права человека», «общественный договор».
Европейская просвещенческая мысль, наконец, смягчила нравы в России, что выразилось, к примеру, в отмене смертной казни по указу Елизаветы Петровны в 1743 году.
33
Сосуд зла раздробили, и черепки утолкали под снег.
Так же во времена моровой язвы-чумы падших закапывали в глубоких скудельницах.
А через некоторое время опять бушевала эпидемия.
Походя, легко управился русский обозный люд в 1730 году с опасным бродягой Шумилкой. Но глядь, и двухсот лет не прошло, а зелье духовное до краёв наполнило чаши душ тысяч таких Климов.
(Чумная бацилла, кстати, тоже весьма живуча и плодовита.)
И насколько легко справились с Климом, вором и убийцей безыдейным, настолько долго, тягостно избавлялись от воров и убийц благонамеренных, бескорыстных, душивших таких, как Ипат, «ради общего блага»…
Поедете по шоссе М-8 из Москвы на север, припаркуйтесь на обочине восьмисотого километра. Слева на вырубке увидите памятную пирамидку из нержавеющей стали.
На ней надпись: «Здесь БУДЕТ установлен обелиск в честь победы над белогвардейцами и интервентами в 1919 году».
Где утолкан был в землю древний разбойный человек Клим Шумилов, там восстал из мёртвых он, коллективный злодей, и вогнал-таки в сыру землю супостатного коллективного созидателя… Намерение о возведении обелиска («в честь победы»… честь довольно сомнительная), как видно, не было исполнено.
Руки не дошли. К тому же нежданно-негаданно история вдруг так повернула, что теперь обелиски возводятся в честь тех самых «белогвардейцев и интервентов», тем самым Ипатам, идеалы которых восторжествовали в конце концов. Свято место не должно быть пусто.
Для воплощения сей мысли, витающей в воздухе этого восьмисотого километра, нашлись и «архитектор со скульптором» – внук репрессированного в революцию жителя деревни Синцовской, Синцов Александр Антонович и я, грешный, его земляк, сочувствующий. Соответствующую метку мы решили поставить для уравновешивания «нержавеющей» пирамидки.
Купили в складчину брус на лесопилке. Орудуя ножовкой и топором, за день смонтировали крест и вкопали с надписью на фанерке: «Павшим в 1919 году за свободную Родину». Поминая, договорились в следующее лето сколотить возле нашего памятника столик со скамейкой. Вечером я проводил земляка к «месту отбывания ссылки», как предписали когда-то его деду, в Лешуконск. А через день сам проезжал мимо на автобусе в Вельск. Чаял полюбоваться нашим благородным деянием. Но увидел только столбик, оставшийся от креста. Кто-то бензопилой под корень смахнул наш обелиск, как не бывало. После чего и задумал я возвести памятник нерукотворный, литературный – эти главы в романе. Захотелось рассказать, как грабарь-одиночка Клим Шумилов в 1730 году положил начало реквизициям и спустя сто с лишним лет ватага лихих московитов-питерцев закончила славное дело по отъёму чужого добра, пройдя с кистенём по всей России.
Клим намеревался прикарманить выручку от двенадцати бочек смолы, да только облизнулся перед смертью.
Его последователи успешно заглотили в миллионы раз больше и тоже в конце концов подавились…
* * *
Чтобы проследить судьбу первого мужицкого капитала в этих краях, совершим скачок во времени, от начинателя смоляного дела Ипата Синцова из года 1730 – к последнему потомку рода – Варламу, в год 1918. В музыке, в симфонии, такой приём называется
