Красный закат в конце июня - Александр Павлович Лысков
Сгоряча он даже неловко укорил капитана незнанием законов электричества:
– Алто Валтович, я вас умоляю! Судите не выше паровика!
Но на то и Софья Карловна по-супружески равноправно сидела за столом, чтобы между «полюсами» не проскочила вольтова дуга.
– Господа! Давайте чай пить! Подождёт городское освещение. Белые ночи впереди.
В качестве трубки мира компаньоны раскурили по папиросе «Империал», решив, что обратным рейсом Алто Валтович доставит из Архангельска нефтяной двигатель, а Варлам Лукич смонтирует здесь станцию по своему усмотрению.[132]
6
– Нет. Кровь у людей разная. Кровь виноватого – вода!..
Такие слова произнеслись одновременно со спором о силе тока в особняке Варлама Синцова – в одном из номеров уездной гостиницы через дорогу от его палат, окно в окно.
В комнате с розовыми обоями было накурено. Стены отдавали кислятиной, а с полу несло сапожной ваксой.
Суконные кепки, касторовые шляпы, соломенные канотье висели на крючках у двери.
Плечи гостивших обтягивали пиджаки. Шеи схватывались мятыми галстуками, шнурками. Или косой ворот был застёгнут на обыкновенную костяную пуговку.
И в этом сером мужланском кругу, словно луна в ночи, – женщина.
Её глаза-маслины лучились сквозь чад, производили химию, облагораживали и запахи, и вонь.
Улыбнётся – и будто не дым вокруг неё, а флёр.
И блузка шёлковая на ней, и дегтярно-чёрные волосы, и кожаная шляпка на голове с вуалькой будто водой сбрызнуты.
Казалось, такой бриллиант должен бы через минуту закоптиться в табачной гостиничной затхлости, если бы не сама она была главным источником – курила больше всех, одну за другой.
Она разливала чай.
А вынесший резкое суждение о крови-водице её гражданский муж Осип Шумилов-Скалин кортиком резал каравай хлеба и раздавал усачам.
(У самого Осипа ещё и бородка кисточкой имелась, словно подбородок был в смолу обмакнут да так, струйкой, и засохло.)
Ломти выкраивал он офицерским кинжалом столь усердно, что можно было подумать, именно поэтому блестел от пота его бритый наголо череп.
Хотя запарился человек скорее не от резки пшеничного, а от тягот спора.
С утра они толковали о полученном нынче секретном письме из центра. Называлось письмо так: «Несколько причин, по которым следует убивать».
Рассуждали вразброс.
Спорили, является ли причинение смерти причинением зла?
Сошлись, что убийство лишь вред наносит. И если отсутствует тот, кому вред причинён (убит), то и вреда нет.
Философствовали за картами, потому не обошли и такую аналогию: мол, кто вытянул туз пик – тому быть убиту тузом крестей.
Каждому своё.
– Товарищи, но любой человек волен жить! – воскликнул кто-то.
– Вот и выходит, что мы лишь поступаем против его воли.
– По воле большинства! – строго уточнил Осип и засунул кортик в ножны со значительным щелчком, так что все на минуту умолкли.
Дискуссия продолжилась:
– Вспомните «Волю к власти». Цитирую по памяти: «Сегодня это причинение вреда, а завтра – неисполнимая мечта»!
– Бог? Ну, что он, Бог? Бог слышит нашими ушами, смотрит нашими глазами…
– Думает нашими головами…
Звенели ложечки о стаканы.
7
В такой близи одновременно умствовали дельцы в купеческих покоях и лихари в гостинице, что невольно напрашивалось сопоставление.
Начать хотя бы с женщин.
Супруга Варлама Синцова, сидящая за самоваром в собственной гостиной Софья Карловна, была белокурой скандинавкой строгих правил (в девичестве Ульсен; отец – русский норвежец, имел лесопилку в Архангельске, дочь помогала ему, но с той минуты, как на губернаторском балу в новогодний миллениум закружилась в вальсе с Варламом, уже от него не отходила ни на шаг).
Хозяйка застолья в уездной гостинице, смуглянка Марго, была из портовых девиц семейства одесского сапожника Изи Бензона с Пересыпи. В бытность свою она «мантулила» контрабанду со старшими братьями.
В катакомбах подкармливала мятежников с броненосца, за что и была сослана. И с того дня, как на одной из пересылок забинтовала Осипу Шумилову-Скалину ножевую рану, находилась с ним в кроваво-кровном родстве.
Жена по мужу честна.
Муж знаем по жене.
Или ещё так говорят: какой ехал, такую и взял…
Теперь про мужчин.
Если выпущенный нынешней зимой с каторги Осип Шумилов-Скалин занял должность в «бюро» и получил казённый маузер, то как раз в те же дни Варлам Синцов ножницами вооружился, чтобы разрезать ленточку в новом училище для смолокуров.
Если Осип с блистательной Марго вчера плыли по Двине на катере из Архангельска на разор уездного жизнеустройства, то Варлам с Софьей собирали по берегам Пуи и Ваги товар свежей выгонки для общенародной пользы…
8
…И это при том, что Варлам с Осипом были односельчанами, ровесниками 1880 года рождения.
Дома в Синцовской стояли рядом.
Тянуло Оську к Варламу, но не затягивало.
Перед парнишкой словно острый кол торчал – богатство двухэтажного деревенского дома Синцовых и одёжная справа отпрыска потомственных смолокуров.
Варлам пылкий говорун и выдумщик, все пять вёрст от Синцовской до школы обычно заступал вперёд Оськи и со слюной на губах рассказывал что-нибудь, к примеру читанную вчера сказку про снежную бабу.
Надо же, до чего додумались ребята в Дании! Обломок граблей вставили снеговику вместо зубов!
Или рисовал палочкой на песке статую Колосса в городе Родос, высмотренную в книжке.
Или, стоя на берегу Пуи, предлагал Оське сшить плот и плыть в Америку.
Потрясаемый воображением заводилы Оська Шумилов бледнел и краснел, его словно порывами ветра тузило задором начитанного дружка, готов он был с ним хотя бы и в Америку, если бы не велосипед, подаренный Варламу на день Ангела, который нанёс этой привязанности смертельный удар.
Варлам лихо катался по деревне. Оська Шумилов бегал за ним из конца в конец неустанно.
Пришла пора и ему садиться на «машину».
Он сверзнулся в крапиву.
Такого унижения вынести не смог.
Обиделся, будто Варлам Синцов его побил.
В школу дохаживали порознь.
Встречались потом лишь на задках церкви при игре в решку.
Тут главенствовал Оська Шумилов. Сражался упоённо, тоже с переливами на лице от жара к холоду.
Однажды одним ударом снял у Варлама весь кон.
Зло ржал в лицо, стоя на четвереньках, уже тогда с жидкой паутиной волосиков на голове, с синими недужными подглазьями.
Вскочил, выставил кулаки и принялся наскакивать:
– Ну, давай! Давай!
Варлам едва стоял на ногах от горя и ужаса, убитый необходимостью драки с другом.
Убрёл домой «трусом» и «сопляком».
После этого вдвоём их никто не видел.
Осипа Шумилова со временем призвали на Балтику.
Варлам Синцов уехал учиться
