Шесть дней в Бомбее - Алка Джоши

Филип вытер глаза рукавом.

Я набрала в грудь побольше воздуха.

– Вы знали, что она отправила меня в Европу доставить ее картины Петре, Паоло и Жозефине Бенуа, ее арт-агенту?

Он покачал головой.

– Нет, но я понимаю, почему она так решила. Она говорила, вы вознесли ее на пьедестал. Сама для этого немало постаралась. Но в глубине души ей хотелось, чтобы вы открыли глаза. Чтобы поняли, что все не то, чем кажется, люди не такие, какими представляются. Она знала, что вы прячетесь от жизни, мисс Фальстафф. И понимала, что вам пора покинуть убежище. Таким образом она вам помогла.

Я так удивилась, что на мгновение лишилась дара речи.

– Когда она вам все это рассказала?

– После второго дня в больнице. – Он потер ладони. – Мисс Фальстафф, я знаю, что казалось со стороны. Я закрытый человек. Мире нужно было разговаривать с кем-то, кому она могла доверять. И она выбрала вас.

Я удивилась, услышав, что Мира говорила с ним обо мне. И, откашлявшись, произнесла:

– Я принесла картину, которую она мне оставила. Почему-то мне неловко оставлять ее у себя.

Я протянула ему «Принятие», которое недавно вставила в рамку.

Филип едва глянул на картину и тут же сунул ее мне обратно.

– Мисс Фальстафф, Мира хотела, чтобы картина была у вас. Надеюсь, вы будете смотреть на нее и вспоминать вашу пациентку.

Мира и об этом Филипу рассказала. Оказывается, она во всем ему доверяла. А я-то думала, они живут как чужие.

Я встала. Филип тоже. Я пожала ему руку, как Агнес в Восточном экспрессе.

Он коротко, сухо улыбнулся.

На этом я ушла. И больше никогда не видела Филипа Бартоша.

Глава 14

Бомбей

1956

Я смотрю, как руки моей дочери колышутся волнами, словно лебединые крылья. Она на сцене – вместе с еще двенадцатью танцовщиками ансамбля Удеа Шанкара. Королевская опера битком набита, к счастью, в здании работает кондиционер. Индира с трех лет обожала танцевать, часто выдумывала движения под песни, которые крутили по радио. Сейчас ее коллектив отправляется на гастроли в Европу, потом в Америку. Я бы предпочла, чтобы она пошла получать высшее образование, но то, что ее приняли в такой известный ансамбль, большое достижение. Кто знает? Может, позже она все же поступит в колледж. Или нет.

И все же я переживаю, как выступит моя восемнадцатилетняя девочка. Потом напоминаю себе, что сама в двадцать три отправилась путешествовать по Европе. Я понятия не имела, что творю, наверное, это было к лучшему. Индира хотя бы поедет не одна, а с коллективом. И все же я беспокоюсь. Что, если кто-то украдет у нее деньги, как Агнес у меня? Или она влюбится в неподходящего человека, как Мира в Паоло? Или на нее нападет незнакомец, как на меня в Париже? От страха за нее у меня потеют ладони. Но я заставляю себя сосредоточиться на том, что происходит на сцене.

Их номер – что-то вроде смеси балета и классического бхаратанатьям. Двенадцать танцовщиков, шесть из них – женщины разного возраста. Я надеюсь, что старшие присмотрят за Индирой. Вспоминаю, как были добры ко мне мадам Рено, жена французского посла, Павел и Мартина в Праге и, конечно, доктор Стоддард. Благодаря каждому из них я находила в себе смелость двинуться к следующему этапу путешествия.

Эдвард кладет руку мне на предплечье, обращая мое внимание, что наступил антракт. Я даже не услышала аплодисменты. Столько лет прошло, а мне по-прежнему нравятся такие проявления заботы. Я накрываю его руку своей и улыбаюсь. Потом Эдвард выходит в фойе размяться. Больше всего в жизни я рисковала, когда согласилась выйти за него. Не когда отправилась на пароходе в Стамбул. Не когда каталась на поезде по Европе. Не когда искала друзей Миры, вслепую бродя по улицам. Не когда отправилась в Лондон на поиски отца.

И не когда встретилась с Амитом. Я поняла, что он никогда не вернется в Бомбей. Руководитель проекта сначала послал его в Бирму проводить исследования во время эпидемии холеры. Он написал мне на адрес британского посольства в Бомбее, что ужасно по мне скучает, но проведет за границей как минимум два года, пока не сколотит свою рабочую команду. В этот момент у меня внутри уже росла Индира, Амит, узнав об этом, точно сделал бы мне предложение, а я не хотела заставлять его на мне жениться. Когда мы расстались в Париже, я сразу поняла, что наша связь может сильно навредить его карьере. Мы предохранялись в ту ночь, но, очевидно, что-то не сработало. Три месяца спустя, осознав, что беременна, я нисколько не расстроилась. Ведь Амит подарил мне Индиру.

Из Бирмы он поехал в Бенгали, потом в Непал, Афганистан, Женеву, Лондон. Возможно, однажды он снова осядет в Индии. И я расскажу ему про Индиру. Или не расскажу.

В преддверии Дня независимости многие англо-индийцы вроде меня уехали из Индии. То ли решили, что все же больше англичане, чем индийцы, то ли вернулись к своим английским семьям. Но я, приехав из Европы, счастлива была осознать, что Индия мой дом. Мне хотелось ходить на демонстрации, размахивать плакатами, кричать с крыш, что Индия заслужила свободу. Перевязывать раненных, помогать повстанцам, веселить тех, кто на передовой. Эдвард понимал меня. С ним у меня было больше общего, чем с Амитом, ведь мы могли сделать выбор. И выбрали Индию.

Когда доктор Стоддард приехал в Лондон, у меня не осталось ни единого фунта. Он сходил со мной на встречу с Алистером и Люси, моими единокровными братом и сестрой. Не знаю, решилась бы я без него или нет. А после он купил нам билеты до Бомбея. Я впервые летела на самолете и всю дорогу держала его за руку. Таким образом исполнилась моя давняя мечта – держать за руку отца на чертовом колесе или по дороге в школу. Всю жизнь я искала папу, чтобы однажды понять, что за руку меня возьмет Ральф Стоддард.

Когда мы приземлились, Эдвард ждал нас в бомбейском аэропорту. Я с удивлением поняла, что очень ему обрадовалась. Вспомнила, как Агнес говорила: какой у вас красивый молодой человек. Я возразила, что он не мой молодой человек, но ее слова заставили меня задуматься, как бы я себя чувствовала, если бы мы с Эдвардом и в самом деле встречались. И вверх