Путь Абая. Книга I - Мухтар Омарханович Ауэзов
Двое джигитов тотчас выскочили из юрты. Вскоре послышались деревянное постукивание соилов, голоса мужчин, садившихся на коней. Абай молча вскочил с места и выбежал из юрты. Крикнул двум джигитам:
- Постойте!
Подошел ближе. Те уже плотно завязывали веревочки наушников на тымаках и готовились отъехать.
- Что собираетесь делать?
Обернувшись, Жумагул в ответ раздраженно бросил с седла:
- Как что? Налетим грозной силой, как при набеге, и погоним!
- Е-ей, я вам говорю! Не смейте делать этого!
- Уа! Разве такое бывало, чтобы я мырзу не послушался, если он прикажет? - насмешливо и дерзко сверкнул глазами на Абая атшабар.
Выведенный из себя Абай подбежал к джигитам и в бешенстве вскричал:
- Остановитесь! Кому я говорю! - Лицо его потемнело от гнева, глаза налились кровью. Вскинул сжатые кулаки. Таким его никогда никто не видел, джигиты придержали лошадей.
- Табун не отгонять! Коней не смейте колотить соилами! Скачите, найдите табунщиков, скажите им, чтобы увели табун отсюда, сами сразу же возвращайтесь!
- Оу! Нам приказано! Кто будет выполнять приказ вместо нас?
- И я приказываю! Выполняйте! И ты, Жумагул, попробуй только устроить какую-нибудь новую заварушку! Узнаешь тогда, как не выполнять мой приказ! Я сам тебя накажу! - голос байского сына был настолько грозным, что Жумагул невольно съежился и молча отъехал в сторону.
Возвратившись в юрту быстрыми шагами, Абай прошел к отцу и, опустившись перед ним на ковер, глядя ему в глаза, спокойным голосом произнес:
- Отец, к чему при кочевке запрещать пасти скот, нанося обиду родственникам, когда июньской травы вдоволь на всем просторном джайлау?
На это Кунанбай одноглазо ожег его взглядом, преисполненным самого откровенного презрения.
- Что это ты решил заступаться за Байсала? Думаешь, не найдется, кому заступиться? Может быть, тебе по душе, что он не желает возвращать зимовье, принадлежавшее мне? И нагло стоит на этом?
Абай не дрогнул. Голос его прозвучал не менее жестко:
- Так то зимовье, а здесь джайлау.
- А что? Разве зло с зимовки не сможет перекочевать на джайлау?
- Давайте говорить начистоту, отец. Разве мстить за нами же содеянное зло - это справедливо?
- Что ты называешь справедливым? То, что у человека, попавшего в беду, забрали его землю?
- Если честно, отец, то в этом виноват не Байсал, а мы сами. Ведь до этого случая он был не захватчиком, но просителем. Сколько лет он оставался без зимников? Всю жизнь просил, вымаливал у вас хоть какой-нибудь зимник. Ради него он и пошел против Божея - разве это не так? Мстить Байсалу из-за одного зимника, доставшегося ему после перемирия, - для чего, отец? Ведь это снова может привести его к неповиновению.
- Довольно! Придержи язык! - оборвал сына Кунанбай. - Ты что, решил со мной поспорить?
Но по голосу было заметно, что злости у Кунанбая на сына заметно убавилось. Абай немного помолчал, выждал паузу и затем смиренно молвил:
- Устраивать войну из-за того, что не поделили ковыль на широком джайлау, - это недостойно нас!
Раньше Абаю, если приходилось спорить с отцом, становилось неимоверно страшно, голос его дрожал и пресекался, да и в словах он путался. В этот раз отец заметил в голосе сына что-то новое, отличное от всего прежнего. Кунанбай окинул цепким взглядом всех, сидевших в юрте. Зере и Улжан молчали, внимательно глядя на него. Может быть, все сказанное сыном, является общим мнением? - подумал Кунанбай. Не смея высказать ему в лицо, в душе таят то же самое, что и у него? И все родственники думают также? Вдруг придя к таким мыслям, Кунанбай ощутил тайную растерянность и беспокойство. Его охватила внезапная слабость, и он вынужден был даже прилечь. Но лежать было ему неуютно, он стал ворочаться, облокотился, кладя голову на руку. Абай взял с высокой стопки с постелями большую подушку, принес отцу. Тот взял ее, но, зажав ее под мышкой, лег лицом к стене, отвернувшись от всех, по-прежнему опираясь головой на руку, и глубоко задумался.
Не встретив резкого отпора со стороны отца, Абай продолжил разговор в том же спокойном, уважительном тоне.
- В семье и дети, и братья, и все самые близкие обязаны открыто делиться с вами всем, о чем думают и чем живут. Это их долг. Разве будет правильным, если они станут скрывать истину от вас, не смея высказаться перед вами? Ведь вы должны знать их мнение, выслушав каждого, - сказал он.
С почтенным, набожным отцом лучше разговаривать, наверное, книжным языком, упоминая такие понятия, как долг, истина. Расчет Абая оказался верным. Кунанбай зашевелился, перевернулся на другой бок и внимательно посмотрел на сына, явно приготовившись выслушать его. И Абай заговорил уже совсем свободно.
- Позвольте мне, отец, сказать еще об одном важном деле. Это о тризне по Божею. На нас, его родственниках, лежит много обязанностей. Предстоящий ас касается не только рода Жигитек. Траурное извещение разослано по многим округам. Родственникам предстоят огромные расходы. А по смерти его и похоронам мы остались в стороне! Теперь давайте хоть примем участие на его годовой тризне! - высказался Абай.
Все обиды проистекшего года вспомнились тут Кунанбаю, и он возмущенно, с плохо скрытой горечью воскликнул:
- А как мне надо было поступить? Если меня не пригласили на похороны - что, самому надо было заявляться? Вот, приеду нынче, а мне, как в прошлом году на жаназа, дадут пинка в грудь, могу я позволить такое? - И он всем своим видом дал понять, что этого больше не потерпит.
- Вам не обязательно ездить самому, если не хотите. Пошлите нас, мы примем участие в тризне, и этого будет достаточно! Если бы вы разрешили, я начал бы и довел все до конца. Дайте только в помощь Изгутты-ага и разрешите мне и моим матерям израсходовать нашего скота и средств столько, сколько понадобится, - попросил Абай.
Такое решение вопроса Абаем было, похоже, заранее продумано. Но никто из семейных ничего об этом не слышал до этого. Улжан заметно обрадовалась его предложению. Кунанбай поднял голову, посмотрел на всех,
