Леди Ладлоу - Элизабет Гаскелл

во мнениях относительно предмета нашей с вами беседы. Я смотрела на всю это историю с вашей точки зрения, полагая, что графству было бы полезно избавиться от Джоба Грегсона независимо от того, совершил он преступление или нет. Мы с мистером Греем расстались отнюдь не дружески, – продолжила леди Ладлоу, с еле заметным поклоном поворачиваясь к священнику, – но случилось так, что я побывала в доме Грегсона и повидалась с его женой, после чего поняла, что мистер Грей был прав, а я ошибалась. Ох уж это присущее женскому полу непостоянство! И вот я здесь и браню вас, – она с улыбкой посмотрела на мистера Лэтома, стоявшего перед ней все с таким же мрачным выражением лица, коего не могла смягчить даже улыбка ее светлости, – за точно такое же мнение, какого еще час назад придерживалась сама. Мистер Грей, – снова поклонилась она священнику, – эти юные леди, равно как и я сама, будут очень признательны, если вы сопроводите их до дома. Мистер Лэтом, могу я просить вас отправиться со мной в Хенли?

Мистер Грей отвесил очень низкий поклон и сильно покраснел. Мистер Лэтом что-то пробормотал себе под нос – судя по всему, выразил недовольство таким поворотом событий. Впрочем, леди Ладлоу не обратила никакого внимания на его бормотание, восседая в позе вежливого ожидания, и, когда мы двинулись в путь, я заметила, что мистер Лэтом залезал в карету с видом побитой собаки. Учитывая, в каком расположении духа пребывала миледи, я не завидовала молодому судье, хотя, по моему мнению, он был и прав, утверждая, что цель поездки противозаконна.

Дорога домой показалась нам невероятно скучной. Мы не испытывали никакого страха и предпочли бы отделаться от неловкого, беспрестанно красневшего молодого человека, в которого превратился мистер Грей. Он мешкал перед каждым препятствием на дороге, потом наполовину через него перешагивал, думая, что так ему будет сподручнее помочь нам, а потом вновь возвращался назад, не желая идти впереди дам. Он держался очень скованно и постоянно смущался, не то что в церкви за кафедрой, где совершенно преображался и превращался в исполненного достоинства пастыря.

Глава 3

Насколько я помню, вскоре после описываемых событий у меня появились первые боли в бедре, которые в итоге сделали меня калекой на всю жизнь. После возвращения от мистера Лэтома в сопровождении священника я почти не ходила на прогулки. Как мне тогда казалось, хотя я ни с кем не делилась своими подозрениями, причиной моей хромоты стал неосторожный прыжок с кочки во время того самого путешествия.

Впрочем, все это дела давно минувших лет. Видимо, Господь просто решил испытать меня на прочность. Не стану докучать вам рассказами о том, что я чувствовала и о чем думала, каких усилий мне стоило терпеть страдания и как страстно я желала умереть при мысли, во что превратится моя жизнь, – просто попытайтесь представить себе, каково было полной сил, своенравной крепкой девушке семнадцати лет, стремившейся преуспеть в этом мире и желавшей по мере своих возможностей помогать братьям и сестрам, в одночасье превратиться в обездвиженную обузу без всякой надежды на выздоровление. Скажу лишь, что леди Ладлоу на многие годы взяла меня под свою особую опеку, благодаря чему то, что казалось мне черным беспросветным горем, постепенно обернулось благословением, и теперь, в тишине и уединении, я, уже совсем старуха, с такой любовью думаю о ней.

Миссис Медликот ухаживала за мной как настоящая сестра милосердия, и я по гроб жизни буду благодарна ей за помощь и доброту. Впрочем, мое душевное состояние порой ее озадачивало, и у нее совсем опускались руки от бессилия. Меня часто одолевали длительные приступы меланхолии, когда я рыдала и не могла остановиться, хотелось вернуться домой (хотя что со мной там стали бы делать, непонятно). Я терзалась множеством тревожных мыслей; какими-то можно было поделиться с миссис Медликот, в то время как другие лучше было держать при себе. Ее способ утешения состоял в том, чтобы принести мне какое-нибудь лакомство, например большую миску холодца из телячьих ножек. Это было, по ее мнению, лучшее лекарство от всех болезней.

«Вот возьмите, моя дорогая! – говорила, бывало, она. – Да перестаньте тревожиться о том, чему все равно нельзя помочь».

Однако лакомства не помогали, и это несказанно озадачивало и расстраивало нашу добрую миссис Медликот. И вот однажды я, с трудом передвигаясь, спустилась вниз, чтобы встретиться с доктором, ожидавшим меня в комнате миссис Медликот, заставленной шкафами, где хранилось множество домашних консервов: джемов, повидла, мармелада, – которые она постоянно готовила, но к которым никогда не прикасалась сама. А когда я возвращалась в свою комнатку, где намеревалась опять дать волю слезам, кучер Джон принес мне записку от миледи (незадолго до этого она имела с доктором продолжительную беседу), в которой она приглашала меня в свою личную гостиную, расположенную в самом конце длинной анфилады комнат, о которой я упоминала, описывая день своего приезда к Хэнбери-Корт. С тех пор я там не бывала, поскольку чтения обычно проходили в небольшом салоне, примыкавшем к гостиной.

Полагаю, занимающие высокое положение дамы не нуждаются в том, что мы, простые смертные, ценим превыше всего. Я говорю об уединении. Кажется, в доме миледи не найдется ни одной комнаты с единственной дверью – в каждой было по две, а то и по три-четыре двери. Адамс всегда ждала миледи в ее спальне, да и миссис Медликот вменялось в обязанность тоже находиться под рукой – в небольшой приемной напротив гостиной перед покоями ее светлости.

Чтобы составить себе представление о доме, попробуйте мысленно нарисовать огромный квадрат и разделить пополам прямой линией. На одном конце этой линии располагалось парадное – главный вход в дом, – а на другом – приватный вход с террасы, огороженной с одной стороны старинной стеной из серого камня с прорубленной в ней калиткой, которая вела во двор, к хозяйственным постройкам и подсобным помещениям. Те, кто приходил к миледи по делам, обычно попадали в дом именно через эту дверь. Если же миледи желала выйти из своих покоев в сад, ей приходилось проходить через комнату миссис Медликот, затем – через небольшой зал, повернуть направо и, миновав террасу, спуститься по широкой пологой лестнице, расположенной в самом углу дома и выходившей в чудесный сад с широкими ухоженными лужайками, пестревшими радостным разноцветьем клумб, прекрасными благородными лаврами, цветущими кустарниками, высокими буками и лиственницами. Все это великолепие обрамляли видные издалека лесные массивы.

Мне думается, дом попытались переделать на новый