Леди Ладлоу - Элизабет Гаскелл

представителям благородных семейств, утонченность обоняния которых совершенствовалась на протяжении многих поколений. Она приводила в пример охотников и их способы сохранить чистоту породы собак, обладающих острым нюхом, ведь этот дар передается из поколения в поколение, хотя животные, разумеется, не способны гордиться своими предками или культивировать их пристрастия. Таким образом, мускус никогда не упоминался в Хэнбери-Корте, равно как и ароматы бергамота или полыни, растительные по своему происхождению. Миледи полагала, что они выдают вульгарный вкус тех, кто собирал эти растения или носил их аромат на своей одежде. Ей было также очень досадно видеть веточки бергамота или полыни в петлицах молодых людей, пробуждавших в ней интерес, потому что были помолвлены с кем-то из ее служанок или просто выходили из церкви воскресным днем. Она опасалась, что таким молодым людям нравятся грубые удовольствия и что склонность к подобным запахам впоследствии подтолкнет их к пьянству. Но вместе с тем она проводила четкую грань между грубыми и простыми запахами. Фиалки, гвоздики и шиповник расценивались ею как простые. К простым она причисляла ароматы роз и резеды (они обычно нравились тем, у кого были сады), а также жимолости (его предпочитали любители гулять по тенистым аллеям). Впрочем, все эти запахи не свидетельствовали, по ее мнению, о вульгарности вкуса, ибо даже королева была не прочь видеть букеты этих цветов возле своего трона. Когда расцветали розы и гвоздики, каждое утро в покоях миледи появлялись вазы, или, как мы называли их на французский манер, beau-pot, со свежесрезанными букетами. Из стойких растительных ароматов она предпочитала лаванду и ясменник душистый. Миледи говорила, что лаванда напоминает ей о старой традиции, когда крестьяне преподносили ей букетики этих цветов. Ясменник душистый произрастал в лесистой местности с плодородными землями и чистым воздухом. Крестьянские дети собирали ясменник для ее светлости в раскинувшихся на возвышенности лесах, и она вознаграждала их за это новенькими блестящими пенни, которые милорд, ее сын, во множестве присылал ей прямиком с Королевского монетного двора в Лондоне.

Розовое масло миледи не слишком жаловала, считала его аромат слишком тяжелым, поскольку оно ассоциировалось у нее с большим городом и женами торговцев. В немилость по какой-то непонятной причине попали даже ландыши. Миледи признавала, что они весьма изящны и привлекательны на вид, в них прекрасно все: форма цветков, листья и цвет – кроме аромата, который она считала очень сильным и резким. Но самым своим великим наследственным даром, которым миледи гордилась – надо сказать, не без оснований, поскольку я больше не встречала ни одного человека, обладавшего им в такой же степени, – была ее способность уловить тонкий, еле заметный аромат, который исходил от грядок с клубникой поздней осенью, когда высыхающие листья постепенно опадали за землю.

Одной из немногих книг, неизменно присутствовавших в покоях миледи, был сборник эссе Фрэнсиса Бэкона, и если вам случайно приходило в голову раскрыть его на первой попавшейся странице, то книга непременно открывалась на эссе «О садах».

– Только послушай, – говорила, бывало, миледи, – что пишет этот великий философ и государственный деятель. «За ней следует, – это он имеет в виду фиалку, моя дорогая, – мускусная роза». Ты наверняка видела большой куст, что растет на углу у южной стены как раз под окнами голубой гостиной. Так вот это и есть старинная мускусная роза, любимый цветок Шекспира, коего не сыскать уж теперь во всем королевстве. Впрочем, вернемся к лорду Бэкону, который пишет: «А затем вянущие листья клубники, что испускают совершенно превосходный теплый аромат». Представители семейства Хэнбери всегда могут его уловить – такой приятный, тонкий и освежающий. Видишь ли, во времена лорда Бэкона заключалось не так уж много браков между представителями разных сословий, как в нелегкие дни правления Карла Второго, а при королеве Елизавете старинные английские фамилии представляли собой отдельную касту. К примеру, тяжеловозы хороши и полезны на своем месте, но при этом не идут ни в какое сравнение с моими Чилдерсом и Эклипсом, хотя и те и другие относятся к классу лошадей. Так и старинные семейства наделены дарами и способностями иного, более возвышенного свойства, нежели другие сословия. Посему, моя дорогая, не забудьте следующей осенью попытаться ощутить аромат увядающих листьев клубники. Вам это вполне под силу, коль скоро в ваших жилах течет кровь Урсулы Хэнбери.

Когда наступил октябрь, я нюхала-нюхала, но все без толку, и миледи, с некоторым беспокойством и волнением наблюдавшая за моими попытками, разочарованно признала меня полукровкой. Признаюсь, данное обстоятельство немало меня огорчило, к тому же миледи, словно хотела похвастаться собственным исключительным даром, приказала садовнику высадить целую грядку клубники с той стороны террасы, на которую выходили окна ее покоев.

Впрочем, я слишком отдалилась от времени и места. Просто дело в том, что я пересказываю вам свои воспоминания по мере того, как они возникают в моей памяти, и надеюсь, что в своем преклонном возрасте не стала напоминать всем известную миссис Никльби, чьи речи когда-то зачитывались мне вслух.

Мало-помалу я стала проводить в вышеозначенной комнате все дни напролет – иногда сидела в своем удобном мягком кресле и выполняла какую-нибудь тонкую работу для миледи, перебирала цветы или сортировала письма в соответствии с почерком, чтобы она могла распорядиться ими по своему разумению: какие-то она уничтожала, а какие-то продолжала хранить, неизменно думая при этом о собственной смерти. Позже, когда в ее покоях установили диван, она время от времени всматривалась в мое лицо и, замечая какие-то перемены, предлагала мне прилечь и отдохнуть.

Каждый день я пыталась совершать короткие прогулки по террасе. Нога нестерпимо болела, но доктор настоятельно рекомендовал двигаться, и миледи желала, чтобы я выполняла все его предписания.

До того как я познакомилась с оборотной стороной жизни знатной дамы, мне казалось, что она сплошь состоит из развлечений и удовольствий, но в отличие от остальных представителей своего сословия ее светлость никогда не предавалась праздности. К примеру, ей приходилось самолично присматривать за управляющим, в ведении которого находилось обширное поместье Хэнбери. Кажется, оно было заложено, и полученные деньги пошли на улучшение шотландских земель покойного лорда, но миледи стремилась выкупить закладную при жизни и, таким образом, оставить все свое имущество сыну, нынешнему графу, без какого бы то ни было обременения. Честно говоря, я всегда полагала, что миледи считала его гораздо более важной персоной (поскольку он был наследником Хэнбери, пусть и по материнской линии), нежели покойного лорда Ладлоу с его полудюжиной второстепенных титулов.

Поскольку миледи желала выкупить поместье из залога, управлять им требовалось с большой осторожностью и