Путь Абая. Книга II - Мухтар Омарханович Ауэзов
- В Манифест попало даже такое слово, как «социальный», - усмехнувшись, сказал Михайлов. - Для царских уст - это невозможное, страшное слово! Однако оно сказано, а это значит, что они напуганы, что революции опасаются серьезно! Царский трон зашатался!
Абай хотел знать все, он жадно расспрашивал Михайлова о революции, о значении ее для народа, о ее целях. Несмотря на то что, он чувствовал, его вопросы звучат наивно, Абай не стеснялся спрашивать.
- Евгений Петрович, если правительство напугано, как вы говорите, то отчего же оно не делает послабления ссыльным, таким как вы? - задал Абай вопрос. - Почему чиновники в Семипалатинске не изменят отношения к вам? Они должны бояться вас. Вместо этого губернатор увольняет вас со службы! Как же так?
Михайлов лишь улыбнулся, развел руками и оставил вопрос Абая без ответа. И лишь спустя некоторое время ответил:
- Ибрагим Кунанбаевич, когда борьба уже разгорится, вдруг выясняется, что борющиеся мало что знают друг о друге. Меня действительно тут мало знали, когда брали на службу. Было известно, что я фигура не очень значительная и не очень опасная. Я был сослан на третьем курсе университета. А работу я получил потому, что в том была большая нужда в администрации: им нужен был статистик, а такового здесь, кроме меня, не оказалось. Из столицы пришло предписание: наладить статистическую службу, а как это сделать, местные чиновники и понятия не имели. Я же интересовался статистикой еще в университетские годы, изрядно преуспел в этой науке, и здесь, когда мне предложили место, я с удовольствием согласился. Все, не буду скучать, сказал я себе, почему не попробовать. Но потом, когда начал деятельность, я увлекся и нашел для себя много интересного! Видно, таким я уродился, Ибрагим Кунанбаевич, не могу я к любой работе относиться по-казенному! Занимаясь чисто статистикой, я вдруг обнаружил всю сложность хозяйствования и трудовой деятельности у вас, в ваших степных краях. Мне открылась ограниченность этой деятельности, отсутствие путей для прогрессивных начал, и я задумался о возможных рекомендациях и разработках... А тут, бац! - события в Петербурге, и в глухой провинции единственного статистика Михайлова отстраняют от должности. За что, почему я вдруг утратил их доверие - разве можно понять? Нет, мы не понимаем друг друга. Однако хоть я и остался не у дел, статистику не собираюсь бросать, и начатое дело буду продолжать самостоятельно. Тешу себя надеждой, что напишу книгу, которая будет полезна вашему народу, Ибрагим Кунанбаевич. - Так закончил Михайлов рассказ о себе и замолк, с тихой улыбкой в своих добрых глазах.
Абай попросил его рассказать об истории борьбы русских людей с царизмом в России.
И Михайлов поведал ему о далеких истоках этой борьбы, начиная с пушкинских времен, с декабристов, и далее, перейдя ко временам Белинского, Герцена, а потом и о современной народнической борьбе под влиянием Чернышевского. Рассказал о выстреле Каракозова, первым из народников попытавшегося убить царя. О том, что Каракозов был повешен, а его сподвижники замучены и казнены. Рассказал про Ишутина, двоюродного старшего брата Каракозова, который руководил группой боевиков, о том, что, не вынеся истязаний, Ишутин сошел с ума, и сумасшедшим отбывал наказание в Сибири, где и умер, всего лишь два года назад.
Абай соболезновал братьям, особенно младшему, Каракозову, который стрелял почти в упор и не смог попасть в цель.
- Ну что за бедолага! Какой невезучий! Царя не убил, а на виселицу попал!
От Михайлова же Абай узнал о том, какие страшные зинданы приуготовила царская власть врагам-бунтовщикам, революционерам и заговорщикам, Абай запомнил их по названиям: Шлиссельбургская тюрьма, Алексеевский равелин, Александровский централ в Иркутске. Эти царские зинданы были подлинным адом на земле, где ужасными пытками и истязаниями вынимали души из людей.
- Не думайте, Ибрагим, я не самый большой из революционеров, - говорил Михайлов. - Какая может исходить опасность от революционера возрастом двадцати двух лет, слушателя на третьем курсе университета? С таким, как я, власти не очень-то возились. Но у русской революции был идейный вождь, это Чернышевский. С ним обошлись намного суровее. Чернышевский пропадал на каторге в Якутском крае, в проклятом Богом местечке Вилюйске. Вы, Ибрагим, пришли ко мне в удачное время! Только сегодня я получил из дома письмо с сообщением, что Чернышевский возвращен в Россию, поселен в Астрахани.
- Евгений Петрович, раз главному человеку революции сделали послабление, то почему не могут сделать то же самое в отношении вас?
Михайлов без улыбки, серьезно посмотрел на Абая и сказал:
- Я рад, конечно, за Чернышевского. Но это всего лишь коварная уловка царизма, чтобы не будоражить народ.
Абай спросил, можно ли Чернышевского считать вдохновителем цареубийц, на что получил ответ:
- Чернышевский не имеет никакого отношения к убийству царя.
- Ну, сам он не имел, конечно, но его идеи, слова?
- Ни мысли, ни слова его не имели отношения к убийству царя, - повторил Михайлов. - Сделавшие это люди неверно поняли революционные идеи Чернышевского. Убийство одного человека, пусть даже и царя, - это не тот путь, к которому звал Чернышевский. Он призывал к борьбе против царизма широкие массы крестьянства, старался пробудить миллионы людей. Он написал известное обращение «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон», в виде прокламаций оно было распространено в народе. Вот там он призывает крестьян взяться за топоры и расправиться со всем царским строем, а не с отдельным царем. В этой же прокламации говорится, что свобода в стране означает полную и всеохватную власть народа. А многочисленные чиновники пусть будут подчинены народу.
Абаю все это показалось правильным, справедливым и неоспоримым. Только сам народ может покончить с произволом и жестокостью властей, вступив с ними в борьбу. И долг истинного сына своего народа - пробуждать его
