Фолкнер - Мэри Уолстонкрафт Шелли
Он вошел в здание суда с разгладившимся челом и таким достоинством, что никто не заподозрил бы в нем человека с нечистой совестью; все, кто его видел, склонялись на его сторону. Четким и ровным голосом он произнес «невиновен» и присягнул Господу и своей стране с такой уверенностью и смирением, что все сидевшие в зале прониклись к нему сначала восхищением, а затем, оправившись от первого чувства, самой искренней жалостью. Никогда еще в этих стенах не бывало человека, настолько не запятнанного пороком и явно не способного ни на какое преступление. Судьи привыкли видеть перед собой грубых негодяев и закоренелых бандитов, а Фолкнер не только удивил их, но и заставил прислушаться к себе, и каждый почувствовал, что, возможно, по справедливости больше заслуживает оказаться на скамье подсудимых, чем этот узник.
Потом они вспомнили, что решается вопрос жизни и смерти и присяжные должны постановить, будет этот человек жить или умрет. Все затаили дыхание — не только зрители, но и те, кто часто присутствовал на таких мероприятиях и к ним привык. Все обычные судебные процедуры в этот день сопровождались необыкновенной торжественностью. Зал не просто замер в ожидании, а зрители испытывали не только жадное любопытство и жгучий интерес, но и трепет при мысли, что такого человека могут приговорить к позорному концу.
Когда закончились предварительные процедуры и началось слушание, Фолкнер сел. Со стороны казалось, что он витает в облаках. Он и на самом деле размышлял на темы куда более мучительные, чем происходящее вокруг; в ушах его звучали крики несчастной Алитеи, он вспомнил, как она в последний раз спала в хижине на берегу; вновь явственно увидел мутные воды, затягивающие в свой водоворот ее промокшую безжизненную фигуру, и глубокую могилу, которую вырыл своими руками. Искупил ли он этот грех годами страданий и раскаяния, или нынешний позор и, возможно, худший из исходов являлся более подходящим для него наказанием? Что бы ни случилось, он был готов вытерпеть самый суровый удар и отдать жизнь в расплату за все, чего столь жестоко, хоть и непреднамеренно ее лишил. Он совсем забыл о суде, пока не услышал голос, так похожий на голос Алитеи. Неужели мертвые могли говорить? Несмотря на свою собранность, он задрожал с головы до ног; его мысли витали далеко, пока эхо, казалось, ее голоса не окликнуло его; через миг он опомнился и понял, что голос принадлежал сыну Алитеи Джерарду Невиллу, который давал показания.
Фолкнер услышал, как сын жертвы заявляет о его невиновности, и его душа благодарно затрепетала; он улыбнулся, чувства смягчились, и прежняя угрюмость и горечь сменились надеждой и сопереживанием. Теперь казалось, что его должны оправдать и он обязан произвести на присутствующих благоприятное впечатление, всем своим поведением показать, что не сомневается в справедливости тех, от кого зависит его судьба, и держаться достойно, как и должен невиновный человек. С этого момента он внимательно следил за всем происходящим в суде, больше откликался, но сохранял спокойствие и решимость, так как верил, что его усилия приведут к успеху. Зрители заметили эту перемену и стали смотреть на него с удвоенным интересом. Тем временем часы в зале суда отмеряли время, стрелки молча отсчитывали минуты и часы; еще немного, и все будет кончено, но какая судьба его ждала?
Глава XLIX
Случись Элизабет увидеть Фолкнера в суде, она бы позавидовала выдержке, с которой он терпел эти унижения. Расставшись с ним накануне вечером, она даже не пыталась уснуть. Закутавшись в шаль, бросилась на диван и в течение долгой ночи просыпалась каждый час; безумные, непонятные и болезненные сны не давали ей покоя. Утром она попыталась собраться с мыслями, вспомнила о своей уверенности, что сегодня Фолкнера освободят, и оделась нарядно, чтобы поприветствовать его с праздничным видом. Дожидаясь часа, когда должен был собраться суд, она не могла побороть нервную дрожь. Но тут в ее дверь постучали; слуга объявил, что пришла миссис Рэби.
Элизабет обрадовалась дружелюбному женскому лицу; она так долго была лишена поддержки со стороны представительниц своего пола. Иногда ей писала леди Сесил, и эти письма всегда были полны теплых чувств, но ее, кажется, ошеломил масштаб трагедии, приключившейся с подругой, и она не знала, как правильно ее утешить. Леди Сесил обладала добрым сердцем, дружелюбным нравом и здравомыслием, но все же была очень приземленной и ограниченной. Однако миссис Рэби — та могла похвастаться более утонченным восприятием; она рассматривала любой предмет сквозь одну и ту же призму, и потому ее сочувствие было выборочным, но побуждения чисты и возвышенны. Впрочем, решив навестить Элизабет в этот раз, она вышла за пределы своих ограничений.
Решение покинуть самоотверженную племянницу долго тяготило ее совесть. Она восхищалась ее героизмом и всецело его одобряла; она привыкла превозносить и поощрять добродетель, но не сделала ничего, чтобы вознаградить свою родственницу. Она принимала решения с учетом принципов своей религии и интересов семьи, и хотя при этом сопротивлялась естественным великодушным побуждениям, считала, что поступает правильно. Она ни с кем не обсуждала Элизабет, кроме леди Сесил; та расхваливала юную подругу, но не упоминала о Фолкнере, а именно он был камнем преткновения, мешавшим миссис Рэби заступиться за девушку.
Когда Элизабет уехала в Карлайл, миссис Рэби вернулась в Беллфорест. Она не знала, как заговорить на эту тему со свекром, а когда все же отважилась, старик, уже почти впавший в маразм, промолвил: «Поступай как знаешь, дорогая; я тебе доверяю; делай как считаешь нужным для вашего с детьми благополучия». Рассудок и память старого мистера Рэби слабели день ото дня; к моменту начала суда над Фолкнером он уже ничего не понимал. Вся ответственность за семейные дела легла на плечи миссис Рэби, и та, желая поступить правильно и боясь ошибиться, стала бороться с лучшим в своей натуре: она колебалась, раскаивалась, но продолжала бездействовать.
Невилл крайне неодобрительно относился ко всем, кто не поддерживал Элизабет. Он никогда не видел миссис Рэби, но заранее питал к ней сильнейшую неприязнь. Случилось так, что на следующий день после смерти сэра Бойвилла он был у леди Сесил, когда явилась миссис Рэби, и хотя леди Сесил запретила кого-либо пускать, ради Элизабет для миссис Рэби сделали исключение и пригласили в дом. Когда объявили о ее приходе, Джерард
