Фолкнер - Мэри Уолстонкрафт Шелли

Элизабет поцеловала письмо и убрала его под подушку. Той ночью она спала сладко и хорошо выспалась.

Рано утром зашла миссис Рэби. Увидев Фолкнера, она сразу прониклась к нему расположением, как когда-то проникся к ней Джерард. Между родственными душами существует магнетическое притяжение; встречая себе подобных, тонкие и возвышенные умы сразу это отмечают. Миссис Рэби с первого взгляда поняла, что перед ней человек необыкновенных душевных качеств; пережитые страдания стерли все его прежние недостатки, и он стал самым благородным и кротким из людей. В силу своего великодушия миссис Рэби не могла смотреть на добродетель, не испытывая желания тут же ее вознаградить. Она снова вспомнила свой план, который до этого казался ей непрактичным; стремление к щедрости и желание приносить пользу, естественным образом рождавшиеся в ее сердце, заставили ее отнестись к своему замыслу более снисходительно, и постепенно она отмела все возражения и решила действовать.

«Мы привыкли жаловаться на скучную жизнь, заурядность и ущербность наших собратьев, но стоит Провидению познакомить нас с двумя людьми редкой души, наделенными самыми превосходными качествами, как мы придумываем тысячу отговорок и, прикрываясь благочестием, изгоняем их из своего круга. Часто ли можно встретить столь честного, деликатного и одаренного человека, как мистер Фолкнер? А девушку, подобную Элизабет, — само воплощение добродетельной верности? Эти люди своим примером научат моих детей существованию и ценности человеческой добродетели и сделают это лучше многотомных трактатов о морали».

Эти размышления занимали миссис Рэби всю предыдущую ночь. Утром она зашла к новым друзьям и со всей свойственной ей деликатностью пригласила их составить ей компанию в Беллфоресте и поселиться там на следующие несколько месяцев.

Глаза Элизабет заискрились от радости. Фолкнер сразу же согласился, что Элизабет должна поехать, но сам отклонил приглашение.

— Вы слышали его, дорогая тетя, — воскликнула Элизабет, — но прошу, не принимайте его отказ; не позволяйте ему упрямиться!

— Ты о многом забываешь, — возразил Фолкнер, — но, я уверен, миссис Рэби понимает мои доводы. Я благодарен ей за доброту, но она должна понять, что я отклонил ее приглашение из чувства приличия.

— Значит, вы считаете, что я пригласила вас из вежливости, думая, что вы откажетесь? — спросила миссис Рэби. — Вы ошибаетесь. Я понимаю, что вы имеете в виду и на что намекаете; давайте забудем о церемониях, принятых среди случайных знакомых, и поговорим начистоту, как друзья; вы согласны?

— Вы очень добры, — ответил Фолкнер, — но разве кто-то, кроме этой милой девочки, согласится стать моим другом?

— Если бы я считала, что пережитые беды и несправедливость настолько ожесточили ваше сердце, что вы чувствуете необходимость закрыться от мира и предаваться горестным воспоминаниям, я бы отозвала свое приглашение, ведь дружба — взаимное чувство, и тот, кто поглощен лишь собственными переживаниями, не может быть ничьим другом. Но ведь это не так! Ваше сердце полно сочувствия, Элизабет подтвердит; разве не согласились вы ради нее жить дальше, когда страдания чуть не довели вас до самоубийства? Давайте сразу отбросим предрассудки, которые я считаю недостойными нас обоих. Читая учебники истории и узнавая о судьбах людей, переживших суровые испытания, как мы относимся к тем, кто покинул их в минуту несчастья? Разве не называем их малодушными и не начинаем их презирать? Не причисляйте меня к таким людям. Если бы ваша жизнь всегда была безоблачной, я бы прошла мимо вас, не обратив внимания. Ваши мучения — вот что возбуждает во мне дружеские чувства и готовность сблизиться, ведь вы сумели проявить мужество, покаяться и подняться над самой страшной бедой, которая только могла выпасть на человеческую долю.

— Думаю, вы понимаете, что я имею в виду, ни к чему долго объяснять — это мы еще успеем, — продолжила она. — Я отношусь к вам с уважением, и все, что говорю и делаю, отражает мои истинные чувства. Ради Элизабет не позволяйте миру считать, что тот, кто удочерил ее и вырастил, не заслуживает, чтобы его уважали и ценили. Я прошу вас поехать с нами в Беллфорест; не отказывайтесь, мне не терпится познакомить своих девочек с их безупречной кузиной и завоевать ее сердце своей любовью и добротой; если позволите, я с гордостью и радостью отплачу вам за все, что вы для нее сделали, попытавшись компенсировать пережитые несчастья дружеским общением и спокойной обстановкой.

Речь миссис Рэби была пылкой и искренней, но еще более красноречивая мольба мерцала в глазах Элизабет.

— Я повсюду готова за тобой следовать, — сказала она Фолкнеру, — и не стану жалеть о любом твоем решении. Но в Беллфоресте мы будем очень счастливы.

Фолкнером двигала скромность, а не ложная гордость. Он чувствовал себя счастливым, но, думая о будущем, представлял, что должен стать изгоем, человеком, на котором лежит клеймо. Такое положение дел казалось ему несправедливым и глубоко его ранило. Он воспринимал его как наказание за прошлые грехи и был готов принять его с гордо поднятой головой, но ему было очень приятно встретить человека, который отнесся к нему с великодушием миссис Рэби и был способен подтвердить слова делом. Он чувствовал, что заслуживает уважения, и согласился, что лишь светские условности мешали ему принять ее любезное приглашение. Так почему он должен был отказываться? Итак, он с искренней признательностью согласился, и на следующий день они выехали в Беллфорест.

Глава LI

Стоял один из дней, что иногда выпадают в марте, — теплый, ласковый и бодрящий, как сама весна. В прозрачных ветвях щебетали птицы, и если карета на минуту останавливалась, заливистая песнь жаворонка заставляла путников посмотреть наверх и любоваться голубыми сводами его небесного жилища. Природа наполняла радостным ликованием все сердца, но Фолкнер охотнее других откликался на ее зов. Впрочем, все трое путешественников испытывали приятные чувства. Миссис Рэби ощущала естественное удовлетворение человека, совершающего великодушный поступок. Элизабет чувствовала, что поездка в Беллфорест приближает ее к Невиллу; ничто не мешало ему переступить порог дома ее деда. Но Фолкнер был счастливее всех. Его переполняла не примитивная радость человека, которому удалось сбежать от угрозы; он радовался отчасти оттого, что Элизабет возвращалась в семью, ведь обстоятельства сложились так, что только там она могла быть счастлива и не разлучаться с ним. Он также чувствовал облегчение, ведь с его плеч упал груз, который так долго его тяготил. Но была еще одна причина, которую он не мог сформулировать даже для себя. «И ожил я, и был я император»[34] — такими словами можно было охарактеризовать его