Путь Абая. Книга II - Мухтар Омарханович Ауэзов

Он сидел, потрясенный, высоко подняв голову, напряженно глядя ей вслед. И лишь молча кивнул девушке, когда Салиха выходила из юрты. Смотреть-то он на нее смотрел, и прощался с нею, но перед его глазами стояла другая картина. Он видел, как это высокое, стройное молодое тело погружается в речную пучину. Он слышал даже громкий всплеск, когда оно упало в воду. Затем видел - близко видел! - предсмертное прекрасное лицо, с застывшим на нем выражением проклятья ко всему ненавистному ей злу жизни... И видел, как вытянутое тело медленно уходит на дно. И словно оттуда, из темной пучины отчаяния, вдруг всплыли, переливаясь в преломленных лучах подводного света, строки стихотворения:

... - Пусть тело мое целует не старый муж, а волна! -Сказала - и в темные воды со скал метнулась она.

Вернулись в юрту Ербол, Кокпай и Шаке, удивились, что девушка ушла так быстро.

- Хотя бы пообедать оставили, Абай-ага? - сказал Шаке.

- Не нужно, - коротко ответил Абай и, достав чернил, стал записывать на бумагу стихотворные строчки.

Следствие продолжалось еще три дня. Жиренше и Оразбай, каждый взяв себе по пяти помощников, съездили со следствием в кочевья Сыбана и Керея. И настал день вынесения приговора.

Все сведения про убытки и потери с каждой стороны тяжущихся были собраны, все нити и узлы тяжбы были в руке у Абая, но до сих пор никто из близких его помощников не знал, к какому решению пришел третейский судья.

Абай призвал к казенным юртам всех кереев и сыбанов, имеющих отношение к тяжбе. Аткаминеры и шабарманы поскакали по всему юрточному городку с властными возгласами:

- Тяжба девушки Салихи! Спор Керея с Сыбаном! Сегодня будет решение суда! Зачитка приговора!

Ожидался приезд уездных начальников, приуроченный к этому событию. С утра возле строенных юрт толклись урядники в белых кителях и фуражках, стражники в мундирах с начищенными медными пуговицами, с саблями на боку. Отдельной небольшой кучкой собрались пестро разодетые толмачи. Сегодняшний день схода кочевников двух уездов ожидался особенный. Во всем чувствовалась напряженность, некая даже строгость и торжественность.

Перед самым началом суда Жиренше с Оразбаем пригласили Абая отойти с ними за юрту. Разговор начал Жиренше.

- Абай, в твоих руках вожжи к двум недоуздкам. Тяни, за какой хочешь. Ты до сих пор скрываешь от меня и от Оразбая свои мысли. Скажи, наконец, шырагым, кого хочешь свалить, а кого оставить на коне?

Улыбаясь, изучающим взглядом Абай внимательно смотрел на друзей.

- А сами-то как думаете? Кого свалить, кого оставить? Сдается мне, ты уже знаешь ответ! Скажи-ка мне его поскорее, друг! - молвил он, в упор глядя в глаза Жиренше.

Тот не стал отводить свои глаза и, твердо выговаривая слова, безразличным, холодным тоном произнес следующее:

- Абай, при виде золота и ангел собьется с пути. Как у нас в степи повелось со времен предков? Сильный прав, сильный сильному и жить дает. Так поступали предки, и нам завещали... Сыбаны это понимают глубоко. Их вожаки, Барак-торе, Байгобек и Салпы, перед принятием решения посылают тебе через нас с Оразбаем большой салем. И просят, чтобы дочь Керея была отдана Сабатару. А тебе отдадут из самых лучших табунов Сыбана сорок отборных скакунов. Вот о чем я должен был тебя уведомить!

Абаю на мгновенье кошмарно представилось, что уста Жиренше извергают нечистоты. Невольно, с излишней резкостью, он махнул на него рукой, брезгливо сморщившись, как бы взывая: «Прекрати сейчас же!» Но тут же быстро опомнился, взял себя в руки. И уже также спокойно, слегка даже улыбаясь, сказал, обращаясь сразу к обоим, но называя только имя одного из них:

- Оу, Оразбай! Ты тоже так считаешь? Вы оба хотите, чтобы я свалил Керей на землю?

Каким бы ни был проницательным и умным Жиренше, но в тоне и словах Абая он не услышал ничего угрожающего. Наоборот - он вмиг успокоился и почувствовал облегчение на душе. В начале разговора Жиренше испытывал большое напряжение, зная за Абаем его высокое бескорыстие во всем. Но сорок скакунов показались ему убедительным доводом.

- Е, и я так считаю, Абай! К чему вилять? Кто больше дает, тот и прав. А берут сейчас все - и ояз берет потихоньку, и все бии хапают и глотают, не подавятся. Думаешь, ты первый и ты последний? Не переживай - мы не в Мекке, а здесь, на съезде в Балкыбеке! - Так говорил Ораз, самоуверенно поглядывая на Абая, посчитав, что они отлично друг друга поняли.

- Зачем переживать? - отвечал Абай вполне миролюбиво. - Мне переживать незачем.

- Вот и хорошо. Принимай верное решение!

- Сыбан! Сыбан прав! По законам предков... - начал было Жиренше.

И только в этот миг Абай, неожиданно переменившись в лице, вдруг рявкнул по-отцовски, по-кунанбаевски:

- Довольно! Не набрехались еще, собаки?! - и добавил крепкое словцо.

Оба джигита были старше него, дружили с ним давно, и раньше он никогда не позволял себе ругать их, разве только в шутку. Но сейчас он уже не смог сдержать себя, кипя возмущением.

- И это вас я просил быть моими крыльями, моими верными помощниками! Что, крепились, крепились, наконец не выдержали и тоже решили говно пожевать? Да знал бы я, что вы такое предложите мне, лучше бы Такежана попросил в помощники! Прочь от меня! Вы ради своей утробы готовы принести меня в жертву, выставить на позорище перед всеми тремя жузами, перед всеми казахами? Да лучше бы вы меня убили сразу! И труп мой бросили в пыль дороги, под ноги толпы...

Так, с гневом и горечью, обрушил Абай обвинения на головы своих помощников. Они стояли перед ним, словно окаменев.

Тут с криком: «Ей, Абай! Сановники приехали! Ждут тебя!» - к нему подошли Такежан и Исхак, оба тучные и громоздкие, в богатых чапанах. Абай неспешно направился в сторону невысокого маленького холма, возле которого был назначен судебный сход. Наверху холма уже ждали его два уездных акима и два встречных истца - Барак-торе и Тойсары. Абай учтиво поздоровался со