Путь Абая. Книга II - Мухтар Омарханович Ауэзов

- Мы сюда, Абай-ага, уже как акыны и сэре приехали! Не было в Семипалатинске - и на правом берегу Иртыша, и на левом, - ни одного тоя, свадьбы или проводов невесты, куда горожане не приглашали хотя бы одного из нас. Оказывается, все акыны: и сал, и сэре водятся в степи, не в городе! Не совру я, агатай, если скажу вам, что нас там прямо-таки носили на руках! И всему причиной - ваши песни! Все хотят их слышать, а ведь никто, кроме нас, из других акынов не знает их! И особенно полюбилась людям песня Татьяны, которую привез к нам в город Мухамеджан! Благодаря Татьяне мы явились к вам уже любимыми на весь край певцами! Так разрешите нам, Абай-ага и Айгерим-женге, спеть перед вами песни Абая, пройти через ваш взыскательный суд!

Абай, добродушно и растроганно улыбаясь, выслушал Кок-пая.

- Ну, айналайын Каке, если один из вашей ватаги мог покорять целые сборища, то что теперь будет в Акшокы, когда вы все собрались в одну кучу? Так пойте! Веселитесь! - ответил он ласково и тут же распорядился: - Айгерим, Какитай, Ербол, Баймагамбет! Поручаю вам четверым собрать сюда весь аул. Им будет недостаточно, я думаю, если слушать будем их пение только мы четверо! Каке же говорит, что они уже - любимые на весь край певцы! Соберите больше народу, иначе наши молодые гости расстроятся. Примите соседей во всех комнатах и как следует угостите их!

Какитай и Баймагамбет вдвоем обошли с приглашением всех соседей. Народ так и повалил.

Пока слушатели собирались, Магаш рассказывал Абаю о городских новостях. Рассказал о встрече с Михайловым накануне отъезда. Сообщил, как тот принял известие о «Письме Татьяны», передал поздравления Михайлова по поводу большой удачи Абая. Но Магавья не скрыл и того, какие замечания тот сделал по поводу перевода пушкинского стиха, разницы в строе стиха.

- А ведь Михайлов прав! - воскликнул Абай. - Мой перевод действительно не во всем совпадает с Пушкиным. Михайлов почувствовал верно! А нельзя было иначе: в письмо Татьяны я невольно вложил и свои переживания. Джигиты, я думаю, что при переводе обычно так и бывает. Иначе как может проявиться сила чувств? А строй стиха тоже не может быть точно выдержан при переводе, потому что языки звучат слишком по-разному.

Помолчав, Абай добавил:

- До чего же чуток Михайлов! Каким зорким делает человека образование! Ведь он недостаточно хорошо знает наш язык, но Михайлов издали разглядел мое произведение лучше, чем любой казах, сидящий рядом со мной!

Этот вечер стал настоящим праздником и для состязавшихся акынов и певцов, и для многочисленных слушателей, с огромным наслаждением, благоговением и с истинным пониманием воспринимавших искусство степных артистов и поэтов. Сами зрители и слушатели тоже начали принимать участие во всеобщем состязании - все присутствовавшие почти до самого утра пели, играли на домбре, читали стихи. Поэзия и музыка захватили всех и стали достоянием каждого.

Молчали только Абай и Айгерим. Растроганные, умиленные, радостные, слушали они, как пели перед ними, один сменяя другого, дети и их друзья: Магавья, Какитай, Мухамеджан, Кок-пай. Присоединялись к их пению и взрослые - Ербол, Исхак, Баймагамбет. Пели Шубар, Кокпай... Абай и Айгерим просили певцов спеть и старые, полузабытые песни их молодости.

Вдруг Мухамеджан, тихо переговорив с Кокпаем, во всеуслышание обратился с просьбой к Айгерим, чтобы спела она.

- Мы давно не слышали пения женге! Пусть споет! Неужели сегодня, в такой день, она не станет петь, Абай-ага? - обратился он и к Абаю.

Абай медленно обернулся к Айгерим, поднял глаза на нее - и замер безмолвно. Он будто впервые разглядел ее. Лицо Айге-рим божественно озарилось. Словно золотое сияние исходило от этого лица. Абай, зачарованный ее красотой, не мог отвести от нее глаз.

- Айгерим давно перестала петь, - тихо, грустно молвил он, отведя свой взор от жены.

Голос его прозвучал глухо и безнадежно.

Все последние годы совместная их жизнь держалась только на чувствах взаимного уважения и семейного долга. Светлая радость и волшебство любви больше не возвращались к ним.

Оба они, каждый по отдельности, схоронили в своей груди драгоценные клады бесценных чувств. Нежность сердец и жар страсти постепенно угасали, как последние лучи заката. И в голосе Абая выразилось это безнадежное угасание:

- Боюсь, что мне не упросить ее...

...И сердце Айгерим дрогнуло. Она с неожиданной, молодой стремительностью повернулась к нему. Ее темные глаза были бездонной глубины, в них словно плеснулась молния великой силы. Эти глаза словно строго вопрошали - и замерли в ожидании.

Айгерим улыбнулась.

- Разве меня надо упрашивать, Абай? - молвила она. - Не вы ли сами перестали желать моих песен?

- О, нет! Спой же тогда, спой, моя Айгерим! - со страстной силой, со слезою в голосе вскричал Абай. - Спой, что хочешь! Айналайын, Айгерим, все хорошее, что узнала, все лучшее, что услышала и запомнила, - все это спой, душа моя!

И Абай больше не захотел никого слушать - только Айге-рим.

Едва заметным, чудным движением бровей она дала знать Ерболу - и верный друг сразу понял ее, взял домбру из рук Мука, подсел к Айгерим и заиграл вступление к «Письму Татьяны». Знакомый и неузнаваемый, нежный, божественно красивый, женственный и сильный - голос Айгерим взлетел сразу выше шанырака, выше ночного покрова небес и наполнил собою весь мир. Абай был потрясен. С первых же звуков этого родного и волшебного голоса он закрыл глаза, чтобы скрыть свои слезы.

Абай не знал, что она выучила «Письмо Татьяны», не знал того, что многими вечерами, когда он был занят у себя в кабинете, Айгерим где-нибудь в укромном месте разучивает вместе с Ерболом новую песню, прося его снова и снова наигрывать на домбре мелодию, вторя вполголоса слова Татьяны...

И теперь, когда она запела песню в полный свой голос, у джигитов, слушавших ее, кровь отхлынула от сердца. Все присутствующие в этот час в доме замерли, как зачарованные.

Певцы, выучившие эту песню и певшие ее уже