Рыжая полосатая шуба. Повести и рассказы - Беимбет Жармагамбетович Майлин

- А что это за Памятник Шуге? Гора, что ли?

- Нет, что вы!.. Просто холмик...- Он ударил мерина по бокам, и мы снова поравнялись.- А вы что, и не слышали ничего о Памятнике Шуге?

- Да нет. Откуда же? Я ведь в этих краях впервые.

- Да, тогда, конечно... Вы ведь еще молоды. Откуда вам знать? А в свое время каждый малец в округе знал эту историю. Да-а... Шуга, Шуга!..

- Так расскажите, пожалуйста,- попросил я,- и ехать будет веселее, и дорога покажется короче.

- Что ж... я расскажу.

И еще раз подстегнув мухортого мерина, он подобрал болтающиеся полы шубы, выплюнул изжеванный насыбай и устроился в седле поудобнее.

- Ну, слушайте... история эта непростая.

II

...Аул, из которого мы едем, называется <Аул Ереке>. Дальше вдоль реки нам еще попадутся аулы, их много даже будет. Это все отпрыски одного рода, их около двухсот семей. Зимуют они врозь, а летом обычно съезжаются на одно джайляу.

В детстве вон на том холмике играли в альчики... Милая, беззаботная пора была... Здесь в осеннее время и стояли наши аулы, тут и скот пасся. Это теперь озеро называют Памятник Шуге, а раньше просто говорили: <Это было там, где зарезали пестрого быка>. Большое озеро. Вокруг заливчики... Богат и красив был тогда этот край! В наших аулах людей хватало, а тут еще с юга, с прибрежья Сырдарьи, приезжали на летовку жаппасцы. Это род такой - Жаппас. Только в последнее время он перестал кочевать. Так слушайте... Был у меня родственник Беркимбай. Когда-то богатый он был, потом захотел стать волостным управителем да и разорился на этом, промотал весь скот. И стал кедеем, бедняком то есть. А у отца его был дядя по материнской линии. Можно сказать, в роду Жаппас он был самый богатый и знатный. Звали его Есимбек. Опираясь на Беркимбая, он всегда занимал самые лучшие места на пастбище возле озера, <где зарезали пестрого быка>. Есимбека уважали: щедрый, радушный, госте-

приимный был он. Вообще божий баловень, счастливец. И скотом был богат, и детьми тоже. Четверо сыновей, крепкие и отчаянные, как волки. И среди них подрастала, не зная ни горести, ни печали, одна дочь -Шуга. Красавица! Светлолицая, нежная, стройная, черноглазая. Как говорится, такая, что и съел бы ее! Но и держала себя строго. Говорила сдержанно, с достоинством, походка плавная, как у павы, и в каждом жесте, движении - благородство. Нынче такой во всей степи не найдешь. Теперь, если и попадается такая, то непременно она скачет-прыгает, как коза, будто не знает, куда и приткнуться со своей красотой. Э-э... что там... дурные настали времена... Вот придумали учить женщин. Зачем? К чему? Ту же самую Шугу, особой грамотейкой не назовешь, но я бы ее такую и на десяток грамотеек не променял. Да и что толку в учении, если бог ума тебе не дал...

Мне тогда шел как раз двадцатый год. У Есимбека я бывал часто. Мой младший брат, Базарбай, пас тогда его баранов. Ловкий, сноровистый был. В прошлом году умер. Вот я и торчал с ним в байском ауле днем и вечером. Все лето проводил там. Шуге, думаю, было тогда лет шестнадцать. Парни со всей округи косяками ходили вокруг ее юрты. Кое-кто из смельчаков пытался даже и заговорить. Братишка мой носил ей письма, и все без толку. Джигиты сердились, оскорблялись. Ну конечно, байская дочь, мол, вот и воображает о себе...

Был в нашем ауле некий Карим, мой ровесник. Баламут, шалопай. Вечно что-нибудь такое выдумает, чтоб потешить народ. Вот он на эту байскую дочку и зарился. Как-то письмо его попалось нам. Стишки какие-то он там накарябал... Как же там у него было-то?.. Ага, вот как:

Я с базара привез домой поясок,

Хоть хорош он, хоть плох - то мой поясок.

Много месяцев я тебя не видал, И теперь мне постыл тугой поясок.1

Что ж... молодым посмеяться, позабавиться охота. Вот и решили сыграть шутку: написали как бы от Шуги ответ. Тоже в стихах. Как Карим прочитал наше послание, так, как говорится, чуть до неба не вырос. А написали мы вот что:

Знатен древний твой род, велика казна, Только душу мою не купит она.

Счастливей меня на свете не будет, Если скажут, что стать твоею должна.

О, аллах, какое дивное было время... ойбой!2 Какое дивное!

Был у родителей Шуги один козырь. Нынешние баи, едва родится дочь, уже заранее берут за нее калым..., а Шуга ходила непросватанной. Многие байские сынки сватались к ней, но все получали отказ. Даже из далеких мест, откуда на коне не доедешь, приезжали. Все тщетно. Начали в аулах поговаривать: <Лишил Есимбек дочь счастья. Засиделась. Не найти теперь ему доброго жениха>. Только пустяки все это. На все божья воля: чему суждено быть, того не минешь...

Уже после мы узнали, почему Есимбек отказывал всем сватам. Оказалось, в молодости он и его друг Кали дали такой обет, что если у одного будет дочь, а у другого сын, то они породнятся. Так и вышло. Вот для кого берег свою единственную дочь Шугу Есимбек! Да-а...

У озера Камысакты мы спешились, отпустили лошадей, сами отдохнули, а потом, подтянув подпруги, поехали дальше, и мой спутник продолжил прерванный рассказ.

III

Да, говорю, прекрасная была пора! Земля плодородная, пастбища обильные, скотины много. Обычно к концу мая кое-кто, покончив с посевом, уже едет на джайляу. Помню, в тот год мы переехали на летовку двадцатого мая. Часто шли дожди, и трава росла отменная. Мы, молодежь, веселимся с утра до вечера и только и ждем, когда же прикочуют жаппасцы. Только в мыслях: <Когда же приедет Есимбек?.. Когда же всласть наедимся свежего мяса?..> Однажды вернулся я к утру, завалился было спать, а мать меня будит и говорит:

- Жаппасцы прикочевали, юрты ставят. Я уже сбегала, повидала, обняла моего Базарбая...

Я, конечно, сейчас же из юрты. Уже солнце припекало. На правом берегу озера было черно от скотины... овцы, лошади, верблюды, и везде легкие аккуратные юрты. Жаппасцы приехали. Наспех протер я глаза и побежал к аулу. Там, оказалось, уже собрались все. Уже в котлах булькает. В просторной главной юрте Есимбека многолюдно и шумно. Гости пьют кумыс, шумят, веселятся. Я обошел все юрты. В одной наконец