Мэри Мари - Элинор Портер

Что касается моей собственной истории любви, то она тоже не спешит начинаться. Хотя, казалось бы, пора: мне ведь уже пятнадцать лет. Точнее, несколько раз она пыталась начинаться, но тетя Джейн не позволила ей продолжиться, хотя я много раз говорила ей, что все в порядке и идет своим чередом, напоминала ей о водах ручья, встречающихся с рекой, и все такое.

Но мне никак не удавалось ее убедить. Она твердила, что это все глупости и чепуха, а если тетя Джейн говорит сразу два этих слова, то тушите свет. (Боже, это сленг! Тетя Джейн говорит, что ей хотелось бы, чтобы я исключила его из своего вокабуляра. Ну а я хотела бы, чтобы она исключила некоторые длинные слова из своего. Это говорит Мари – не Мэри.)

Так вот, тетя Джейн считает, что это все глупости и чепуха, а я слишком юна, чтобы дружить с глупыми мальчишками. Понимаете, Чарли Смит дважды провожал меня домой из школы, но пришлось это пресечь. Фред Смолл приходил с визитами, пока тетя Джейн его не выгнала. Пол Мэйхью… (Да-да, Пол Мэйхью, брат Стеллы!) тоже приходил к нам в дом и приглашал меня покататься на авто. Как же я хотела поехать! Конечно, я желала прокатиться, но мне хотелось поехать еще и потому, что он сын миссис Мэйхью. Я хотела рассердить миссис Мэйхью! Но тетя Джейн не разрешила и сказала, что мне еще рано дружить с глупыми мальчишками. Пол не глупый мальчишка! Он уже достаточно взрослый, чтобы водить собственный автомобиль.

Но тетя Джейн отказала ему не только потому, что он молод. Я узнала об этом уже потом. Она это сделала еще потому, что он был мужчиной, обратившим на меня внимание. Я выяснила это благодаря мистеру Клоду Ливингстону, который привозит нам продукты. Он выглядит как настоящий молодой джентльмен – высокий, с черными усами и прекрасными темными глазами. Он ходит в нашу церковь и пригласил меня пойти с ним на пикник, который устраивала воскресная школа. Я так обрадовалась! Конечно, я подумала, что тетя Джейн отпустит меня, ведь он же не глупый мальчик! Кроме того, я хорошо его знала, и он мне нравился. Мы часто болтали, когда он привозил продукты.

Вы хотите знать, отпустила ли меня тетя Джейн? Нет! Это предложение потрясло ее даже больше, чем приглашения Чарли Смита, Фреда Смолла и прочих.

– Помилуй, дитя! – воскликнула она. – Где ты только находишь таких людей?

Слова «таких людей» она произнесла с отвращением, словно мистер Ливингстон был японцем или кем-то в этом роде!

Тогда я сказала ей спокойно и с достоинством, что мистер Ливингстон не японец, а очень милый джентльмен и я нигде его не находила, ведь почти каждый день он сам приходит к нашей двери.

– К нашей двери! – испугалась тетя Джейн. – Ты хочешь сказать, что этот субъект приходит к тебе, а я ничего об этом не знаю?

Я сказала ей спокойно и с достоинством, что он приходит не для того, чтобы повидать меня, а чтобы исполнить свои профессиональные обязанности и принести нам продукты. И я сказала, что он вовсе не «субъект», а достойный молодой человек, который ходит с нами в одну церковь и посещает воскресную школу. Кроме того, я могу поручиться за него, поскольку хорошо его знаю и разговариваю с ним каждый день уже довольно давно.

Но все мои доводы не произвели на нее никакого эффекта, а только сильнее разозлили. Мне кажется, что для христианки она повела себя слишком вспыльчиво по отношению к собрату-христианину, с которым они посещают одну церковь.

Тетя Джейн не позволила мне пойти на пикник, и даже больше. Кажется, она сменила бакалейщика, потому что мистер Ливингстон уже давно не появлялся, и, когда я спросила Сьюзи, где он, она весело на меня посмотрела и сказала, что мы больше не покупаем продукты там, где работает мистер Ливингстон.

На этом все и закончилось, а с тех пор больше никого и не было. Вот почему я говорю, что моя собственная история любви тоже не очень-то ладится.

Это вполне естественно: по городу ползут слухи о том, что тетя не разрешает мне водиться с молодыми людьми, не пускает их в дом и даже не позволяет им меня провожать… Поэтому молодые люди не спешат делать что-либо, что превратит мою жизнь в роман.

* * *

Две недели спустя

Вчера вечером произошла странная вещь. Дело было так. Кажется, я уже говорила, что Мэри ужасно глупо проводит время, я не могу сейчас играть или шуметь, потому что отец постоянно бродит по дому. Так вот, послушайте, что произошло.

Вчера тетя Джейн на весь день уехала к своей лучшей подруге. Она сказала мне не выходить из дому, потому что там всегда должен быть кто-то из членов семьи, велела час шить, час полоть, вытереть пыль внизу и наверху и час почитать какую-нибудь книгу, которая сделает меня лучше. Все остальное время я могла развлекаться.

Развлекаться! Как, интересно, я должна была веселиться в одиночестве? Отец не придет к обеду, лишив меня и этого развлечения. Он уехал за город и собирался быть не раньше шести.

День выдался ужасно жаркий. Солнце палило, дышать было совершенно нечем. К полудню я просто задыхалась в душном синем платье с длинными рукавами, высоким воротом и в неуклюжих туфлях. Казалось, что я ни единой минуты больше не могу быть Мэри. Тогда я решила, что совсем ненадолго снова стану Мари. Почему нет? Ведь дома целый день никого не будет.

Я побежала наверх, к шкафу в гостевой комнате, куда тетя Джейн заставила меня сложить все наряды Мари, когда приехали вещи Мэри. Я достала самое мягкое и красивое белое платье, изящные белые туфельки, шелковые чулки, которые я так любила, голубой шелковый поясок и маленький золотой медальон на цепочке – подарок от мамы, который тетя Джейн не разрешала носить. Я нарядилась. Ах, как я нарядилась! Я бросила гадкие тяжелые башмаки и черные хлопчатобумажные чулки в угол, а за ними – и синее платье из бумазеи (правда Мэри сразу же повесила его в шкаф); но мне так понравилось это.

Как приятно было натянуть вещи Мари на разгоряченное и усталое тело Мэри! Я пела и танцевала по комнате в легких туфельках! Потом Сьюзи позвонила в обеденный колокольчик, и я спустилась в