Путь Абая. Книга III - Мухтар Омарханович Ауэзов

Юношу, называемого уже Дарменом, старый жатак привел к Абаю с просьбой принять в круг молодых акынов, растущих возле маститого агатая. И теперь Дармен жил то в ауле жатаков, то рядом с Абаем.

Базаралы сказал:

- Даке, к вашему младшему брату Абай-ага относится с добрым вниманием. Я слышал сам, что он возлагает большие надежды на него, чего не сказал ни о своих сыновьях, ни о младших братьях. Конечно, это говорит хорошо и о самом Абае - он печется больше о народной славе, чем о своей или славе своей семьи. При мне он наказывал Дармену: «Сотвори что-то значительное, покажи высокое искусство».

Далее в разговоре Базаралы рассказал о своих встречах в Семипалатинске с компанией баев и биев - Жиренше, Ораз-баем, Кунту и другими.

- Немало дней они возились со мной, привечали и обхаживали. У них были, как я понял, насчет меня такие соображения: «Это же Базаралы, которого били головой и о подножные камни, и о горные скалы. После того что он испытал, ему ничего не страшно, способен сделать что хочешь. Так пусть бьется на нашей стороне - настроим его против Кунанбаевых, которые срубили род Каумена под корень. Мол, объясним ему: ты затаил месть на Кунанбаевых, и мы точим зубы на них. Не упусти случая - отомсти им, нанеси безжалостный удар!» Вот как они соображают, Даке. А теперь ты дай совет, как мне быть с ними, помоги разобраться в их премудростях.

Даркембай не стал уговаривать друга отойти в сторонку от коварных баев и биев. Но старый жатак сразу же твердо определил:

- Ни в коем случае не раскрывай им душу, пусть даже они сами проникнутся доверием к тебе. Потому что их доверие, их слово - ничего не стоят! Если в час испытаний аркан захлестнет твою шею, они отскочат в сторону и бросят тебя, как ни в чем не бывало. Эти баи и бии способны заботиться только о своей голове.

- Зачем же тогда мне слушать их? - усмехнулся Базаралы.

- Ты не их слушай, а слушай народ. Ты вернулся, а вокруг тебя нет верных, сильных рук поддержки. Но сейчас так вышло, что и у врагов твоих все зашаталось, власть ушла от них - самое время нанести по ним крепкий удар! Но каким образом? Этого ты этим баям и биям ни в коем случае не раскрывай, а посоветуйся с близкими людьми, такими же обездоленными, как и ты сам.

- Даке, сколько бед, унизительных пинков испытали мы от кунанбаевских волчат! Уже давно нет на свете Кунанбая, но его сыновья продолжают раздавать народу эти пинки! Ведь семь аулов жатаков обездолил Азимбай!

- И не говори! А его отец Такежан, - да весь Чингизский край, из одного конца в другой, вопит и стонет от насилий, творимых Такежаном! В ужасе люди натягивают вороты на головы, прячутся от его глаз, плачут горькими слезами и скрежещут зубами от ярости. Конечно, кто-то должен заступиться за народ, однако это будут не названные тобой баи и бии.

Слова Даркембая были обращены к человеку, который в любом случае был готов защищать семь обиженных Азимбаем бедных аулов. Базаралы усмехнулся и сдержанно произнес:

- Твои советы вполне уместны. Но я думаю вот о чем. Сейчас у тех, кто хочет сидеть на шее у народа, между собой идет грызня за власть. Самое время, я думаю, натравливать их друг на друга. Подожди, Даке, мы еще им покажем! Я сумею поднять между ними такую обвальную ссору, что мало не покажется! Кое-что, Даке, пришло мне в голову прямо сейчас... Ладно, мне бояться нечего - я видел что-то и пострашнее их угроз.

Он поднял с дастархана кусочек сухого сыра-иримшик.

- Вот, держа в руке эту пищу, клянусь тебе: устрою им такую бучу, какой они еще не знали, не видывали! - сказал он и закинул в рот катышек сыра.

2

Урочище Кашама, большой аул Такежана. Осенний холодный день, низкое серое небо. Земли большого племени То-быкты разделяются на две неравновеликие стороны: весенние пастбища - джайлау и осенние - кузеу. И на обеих сторонах лучшие места, - словно почетный тор, - принадлежат роду Ир-гизбай, аулам Кунанбая. Их стада нагуливают вес на удобных горных джайлау и на самых отдаленных, травообильных кузеу.

Опередив другие аулы, предприимчивый Такежан перекочевал раньше и расположился выше остальных, на холме, в приличном отдалении от соседних аулов. На осенний откорм он пригонял скот именно сюда, на урочище Кашама, что отстоит недалеко от земель рода Уак. У подножия холма, за уединенным аулом Такежана, лежало небольшое синее озеро. Юрты аула стояли по-осеннему тесно, между юртами были поставлены дворовые ограды, плетенные из стеблей тростника-чия. Деловитый аул использовал все пространство между дворами для загонов скота на ночное время.

Очаг Такежана занимал большую серую юрту, в которой он жил осенью, и был ближе других расположен к озеру. Остальные семь-восемь встрепанных невзрачных юрт занимали скотники и чабаны.

Невзирая на осеннюю тоскливую хмарь и уныние, на все усиливающийся изо дня в день предзимний холод и октябрьские ветра, одинокий аул Такежана бодро противостоял безвременью природы и не думал покидать эти места, пока пастбища не полысеют от бестравия, объеденные и истоптанные скотиной. Но лошадей, верблюдов и больших отар овец уже не видно вблизи аула Такежана, они пасутся далеко, по длинным оврагам, заросшим травой и кустарником, по разноцветным, пестрым ложбинкам меж холмов, покрытым яркой осенней растительностью. Рядом со стойбищем вся трава уже съедена, не шевелится никакой живности, и даже собак не видно, которые убежали в степь мышковать, не находя возле юрт никаких объедков и костей.

В этот мрачноватый аул, с виду безжизненный, приехало трое верховых. Это были Абай, Ербол и Дармен. Их заставило сесть на коней и отправиться в осенний путь не очень-то приятное дело. Слезая с коня, Абай не мог скрыть на лице утомленности после долгой, тяжелой дороги.

В юрте были Такежан и его жена Каражан. Сидел здесь и Азимбай, чернобородый, с круглым румяным лицом. Прибывшие сдержанно отдали салем хояевам. Расспрашивая у младшего брата о здоровье близких, Такежан настороженно бегал глазками по лицу Абая, стараясь угадать, что за причина привела его сюда. И беспокойно расспрашивал: «не случилось ли чего», «все ли спокойно у вас», «не затеяли соседи каких-либо раздоров». Каражан и Азимбай сидели молча, с отчужденными лицами, лишь порой кто-нибудь из них