Рассказы Фата-морганы - Джонатан Литтел

солдат, каждый из которых держал в руках маленькую тыкву-горлянку, пошли по рядам; окуная пальцы в их содержимое, они рисовали каждому пленнику густой белой смесью кресты на лбу, груди, спине и обеих руках. Когда подошла моя очередь, я закрыл глаза и покорно позволил им это сделать: отныне я принадлежал им. Затем командир распределил девочек между солдатами, оставив двух себе, а меня толкнули в другой конец поляны к остальным мальчикам, где нас снова связали друг с другом и приказали ложиться спать. Перед моими глазами на бледном ночном небе проступали кроны деревьев, с листьев еще капало, сияющая луна поднялась еще выше, но звезд не было видно. Позади меня раздался короткий вскрик, затем зашуршала листва и кто-то зарычал; я обернулся, насколько это было возможно: посреди зарослей высокой зеленой травы, невдалеке от деревьев, солдат швырнул на землю одну из девочек. Она упала ничком на золотистую землю, он встал на колени, стаскивая с себя штаны и одновременно задирая ей платье. Девочка снова закричала, солдат сильно ударил ее кулаком в затылок, она тут же затихла, и он лег на нее сверху; его черные ягодицы и мощные ляжки, почти голубые в холодном лунном свете, были обращены в мою сторону, и несколько мгновений я наблюдал, как они двигаются туда-сюда; тело девочки исчезло в высоких стеблях, но ее беспомощные трепыхания все равно угадывались; наконец я повернулся на спину и закрыл глаза. Передышка была недолгой, пинок под ребра разбудил меня слишком скоро, лагерь вокруг просыпался в свете зари, девушки толкли пищу в деревянных ступках, мальчики таскали хворост, кругом разжигали костры и кипятили воду. Несколько солдат развязали нас и показали, что мы можем сходить в лес справить нужду. Я отошел между деревьями немного в сторону от других мальчиков, ища какой-нибудь куст, наконец я спустил штаны, задубевшие от грязи и нечистот, и сел на корточки, дерьмо стало выходить сразу же, жидкое, вонючее, почти зеленое. Закончив, я кое-как подтерся листьями и встал. Немного поодаль солдаты что-то кричали, мальчики бежали к лагерю через лес. И тут, к своему удивлению, на краю прогалины посреди деревьев я заметил домик с земляными стенами и маленькой деревянной дверью. Я подошел к нему, потянул за металлическую ручку, дверь распахнулась, и я, наклонив голову и сжав плечи, переступил порог. Оказавшись в коридоре, я выпрямился и, несмотря на боль, которая все еще мучила меня, немедленно возобновил свой бег. Я больше не чувствовал ни усталости, ни дискомфорта, дыхание стало ровным, а мои широкие шаги равномерными, хотя мне было нелегко сохранять равновесие; сбитый с толку недостатком света и ориентиров, я слегка пошатывался ив какой-то момент сильно врезался в стену, но не перестал бежать, нащупывая дорогу между стен и избегая более темных участков, которые могли оказаться ловушками или бог знает куда ведущими ответвлениями. Наконец я попал в раздевалку, быстро переоделся, натянул на ходу купальную шапочку поверх свалявшихся от грязи волос, и, миновав распашные двери, оказался в огромном голубом пространстве, полном отзвуками голосов и плеска воды.

В высоких зеркалах, обрамлявших бассейн отражалось мое тело, дробясь на несоединимые фрагменты, меня еще шатало, но я обрел равновесие, после чего, вытянув тело и сжав ягодицы, пронзил чистую, прохладную воду, словно брошенное копье.

II

Я проплыл бессчетное количество раз из одного конца бассейна в другой, наслаждаясь силой своих мышц и скользящим, маслянистым прикосновением воды, почти не задерживаясь перед тем, как развернуться, и всякий раз с удвоенной энергией отправлялся в обратную сторону. Наконец я остановился и погрузился в воду с широко открытыми глазами. Пронзив ее головой, я нащупал руками бортик, подтянулся и вытащил из бассейна свое тело, с которого струилась вода. Сбитый с толку шумом и голубоватым светом, я сорвал с себя шапочку, очки и на секунду застыл на месте, пока сбегающая вода лужей растекалась у моих ног. Плеск, крики и смех отдавались эхом вокруг, а в огромных зеркалах, которые окружали бассейн, со всех сторон отражались части моего тела: тут плечо, там ягодица, бок, грудь, затылок, длинный изгиб спины. Рядом стройная девушка нырнула в воду сильным стремительным движением. Придя в себя, я направился к распашным дверям, резко толкнул их ладонями и вышел. Вытеревшись и надев серый спортивный костюм, чья шелковистая ткань приятно ласкала кожу, я вернулся в коридор и снова побежал трусцой, легко отталкиваясь от пола белыми кроссовками и со свистом выдыхая воздух сквозь губы. Рассеянный свет был почти непроницаем для глаз, я нигде не видел его источника и едва различал стены, которые служили мне ориентирами; в зонах потемнее угадывались развилки или какие-то ниши, которые я игнорировал, продолжая двигаться прямо, насколько это было возможно, поскольку коридор изгибался, и мне все время приходилось корректировать направление, чтобы не врезаться в стену. Иногда для верности я выставлял руку перед собой, и в какой-то момент мои пальцы наткнулись на металлический предмет, дверную ручку, на которую я без колебаний надавил, и дверь распахнулась, увлекая меня за собой. Я оказался в каком-то одичавшем, заброшенном, заросшем сорняками саду, который был мне как будто знаком. Я с трудом продрался через длинные, покрытые шипами ветки бугенвиллии, полузадушенные повсеместно растущим плющом; передо мной поднимался высокий фасад похожего на башню дома, скрытого глицинией, которая, переплетаясь, достигала самой крыши, а кое-где проседала под собственной тяжестью, заслоняя солнце и погружая сад в полутьму, нисколько не смягчавшую тяжелую влажную жару. Я отер рукавом пот, заливавший мне лицо, и вошел в дом. Стояла полная тишина. В конце коридора я толкнул приотворенную дверь: это была детская. Я быстро окинул взглядом игрушки, постеры фильмов, оловянную конницу, разбросанную на огромном ковре, и двинулся дальше, по винтовой лестнице. Репродукция «Дамы с горностаем» в раме, едва различимая под слоем грязи, украшала лестничную площадку; наверху никого не было. Я провел пальцами по черным от пыли поверхностям, пыль лежала толстым нетронутым слоем, как если бы дом давным-давно покинули, однако я всюду замечал следы недавнего присутствия: в мойке возвышалась гора грязной посуды, холодильник был полон, хотя еда уже стала вонять, ирисы в узкой вазе только начали увядать, в столовой было не убрано со стола, на тарелках лежали остатки еды, везде была разбросана одежда, на диване лежала раскрытая книга, а на комоде стояла откупоренная бутылка вина. Я поднялся на следующий этаж. В спальне, погруженной в сумрак, разливалось слабое зеленоватое свечение: дневной свет почти не проникал сквозь листья глицинии, заслонившей