Рассказы Фата-морганы - Джонатан Литтел

закрыв глаза, растянулся во всю длину на вышитых стеблях. Я слышал, как женщина рядом со мной икает, кашляет, судорожно глотает воздух. Открыв глаза, я сел и осмотрел свою промежность, на члене виднелись следы дерьма; подтянув к себе край покрывала, я вытерся и застегнулся. Женщина по-прежнему лежала на животе с голым задом, теперь она тихо всхлипывала, вцепившись зубами в покрывало, чтобы заглушить стоны. Я несильно шлепнул ее по ягодице, и она тут же замолкла. «Можешь идти», — сказал я. Отвернув голову, она с трудом поднялась на колени и поправила платье, чтобы прикрыть зад; встав, она пошатнулась, оперлась о край кровати и наклонилась, чтобы надеть трусики. Я видел только ее профиль. Она закусила нижнюю губу, лунный свет играл на ее волосах, растрепанных на затылке. Потом она посмотрела на меня потерянным, ничего не понимающим взглядом. Я сделал небрежный знак пальцами, и она, шатаясь, направилась к двери. Я потянулся к стулу, вытащил из кобуры пистолет, взвел курок и прицелился ей в затылок. Выстрел швырнул ее к двери, и она осела на ковер серой, исковерканной грудой, оставляя на лакированном дереве длинные красные следы. Я положил оружие рядом с собой и откинулся на спину, рассеянно поглаживая плотную вышивку покрывала затянутыми в перчатки пальцами.

Когда я проснулся, небо только начинало бледнеть. Кое-где еще раздавались приглушенные звуки бьющегося стекла или меланхоличное пение. Я привстал и попытался зажечь ночник, но электричества все еще не было. Тело женщины, лежавшее у двери темной грудой, напоминало кучу грязного белья, брошенного, чтобы его унесли служанки. Я поднялся, зажег несколько свечей и стал обыскивать комнату, рассовывая по карманам деньги и драгоценности, которые удавалось найти. В ящике ночного столика я нашел обрезки фотографий. На всех фрагментах был маленький белокурый мальчик; и даже больше, чем руки мужчины, оставшиеся на некоторых снимках, присутствие второго, отрезанного ножницами человека выдавало выражение лица ребенка, то сосредоточенное, то испуганное, то лучащееся радостью; это присутствие было для него всем. Я швырнул обрезки на пол, закончил обыск и, оттолкнув сапогом труп, вышел к своим людям. Большинство из них спали пьяные в креслах, на коврах или на столах, другие что-то напевали, опорожняя последние бутылки; у крыльца те, что потрезвее, уже готовились к отъезду, приторачивая к седлам мешки с добычей и провизией. Я отрядил четверых будить товарищей; затем велел вывести коня и приказал трогаться тем, кто был готов. С копьями в руках и на плечах мы выехали за ворота, обогнув окоченевший труп старика на снегу. Занимался день, небо было серым, перед нами простиралась приглушенная белизна полей, усеянная темными пятнами рощ. Ударом каблуков я пустил коня рысью, за мной следовали довольные, смеющиеся солдаты. Вдалеке я увидел маленькую черную точку, которая выделялась на белом пространстве, и поскакал к ней. По мере того как мы приближались, я разглядел, что это человек, голый белокурый мальчик, ковылявший в снегу. Мы быстро его настигли и окружили, он повернулся к нам лицом, искаженным от плача, холода и ужаса, весь синий, дрожащий, с ногами, перемазанными дерьмом, которое самопроизвольно вытекало из него, пока он бежал. Мои всадники с непроницаемыми лицами образовали вокруг него стену из копий. Мой конь шагнул вперед, ребенок шлепнулся на свой зад, пополз, снова встал, барахтаясь в снегу и дерьме, и снова обделался с перекошенным от рыданий лицом; я убил его резким ударом копья в грудь, слегка приподнял на острие и под грубый хохот моих людей отшвырнул, словно тряпичную куклу, в снег. Затем я пустил коня галопом по равнине с восторженным ощущением суверенной свободы; холодный воздух пощипывал мои щеки и покалывал легкие, я не мог надышаться, я чувствовал, как врастаю в седло, пока наконец не слился с бескрайней равниной, снегом и небом над головой. Во второй половине дня мы добрались до железнодорожной станции, которую занимали вражеские силы. Большая часть моего отряда нагнала нас, и мы атаковали со всех сторон в урагане ружейного огня и бессвязных воплей; противник установил пулемет там, где мы планировали нанести основной удар, и долгое время не давал нам продвинуться, пока один из моих солдат не подполз к основанию стены и гранатой не заставил пулемет замолчать. Началась бойня. Уцелевшие враги, держа руки на затылке, бесконечным потоком лились из дверей, мои люди ставили их к вокзальной стене и расстреливали; я одним из первых вошел в здание с пистолетом в руке, вражеский солдат навел на меня винтовку, но я убил его одним выстрелом, впереди полз раненый, и я его тоже прикончил; вокруг раздавались выстрелы и крики умирающих. В глубине главного помещения была дверь, я вышиб ее пинком, за ней открылась пустая галерея, которую я пересек, расстегивая пальто и пояс; в конце галереи была еще одна дверь, я выронил пистолет и снял мундир, после чего отшвырнул белые перчатки, быстро скинул остальную одежду, оставшись в спортивном костюме и натянув кроссовки, спрятанные в карманах пальто; дверь уже открылась и, едва переступив порог, я начал бежать. Было темно, я потерял чувство направления и несколько раз врезался в стену; наконец я худо-бедно восстановил равновесие и стал равномерно двигаться вперед, легко дыша в такт своим шагам. Коридор изгибался, и у меня не получалось держаться середины, я опять ударялся плечом в стену, мне казалось, что я различаю более темные участки, то ли развилки, то ли просто ниши, и старался ненароком туда не свернуть; в какой-то момент, ударившись сильнее, чем прежде, я сбавил скорость, но не перестал бежать; наконец я оказался в раздевалке, быстро переоделся и, натянув купальную шапочку, прошел через распашные двери, за которыми открылось огромное пространство, полное гулких голосов и плеска воды, голубой, светлый зал, казавшийся еще просторнее из-за обрамлявших его больших зеркал, в которых я видел только части своего тела, ускользающие и не связанные между собой; я покачнулся и чуть не упал, но, придя в себя, выпрямился, чувство равновесия внезапно вернулось, тело нашло свою ось и, напрягши мускулы и сжав ягодицы, прямой как копье, я нырнул, врезаясь всем своим весом в чистую прохладную воду бассейна.