Путь Абая. Книга вторая - Мухтар Омарханович Ауэзов

Керимбала стала вынимать готовое мясо из казана и перекладывать на блюдо. Оралбай почти с ужасом смотрел на нее.

Она вела себя как покорная келин, делала то, что ей положено. Голова ее была обвязана светлым платком невестки.

Она взяла с блюда вареный бараний язык, отрезала кусок. И сказала Оралбаю:

- Возьми этот язык из моего рта и съешь его! Оралбай, свет в зрачках глаз моих! Все кончено. Я делаю то, что сделала бы хромая, беззубая старуха, передавая место за очагом молодой келин. Я уже - эта старуха, Оралбай. Возьми с моих губ этот язык, съешь его - и уходи! Угомонись, мой голубок, моя светлая любовь!

Сказав это, она взяла губами кусочек отварного бараньего языка и приблизилась к Оралбаю, чтобы совершить древний обычай. Джигит вскочил с места и, обхватив руками ее за узкую талию, наклонился и откусил половину этого кусочка, и губы их на мгновенье соприкоснулись в последнем поцелуе. Затем, рыдая и разрывая на груди бешмет, джигит бросился вон из юрты и исчез в ночной темноте. Оралбай уехал - и с тех пор никому не было известно, где он и что с ним.

Прошло время, о нем всюду говорили, но никаких вестей про Оралбая не приходило. Как-то Абай, разговаривая о нем с Айгерим, Амиром и Ерболом, вдруг вспомнил Биржана.

- Славный Биржан, да звучит всегда с достоинством твое имя! - воскликнул Абай. - В тебе сошлись все самые лучшие свойства нашего народа! Дыханьем твоих песен упивается вся наша добрая молодежь! Пусть наше искусство будет таким же мощным, как утес, пусть обрушится с него каменная глыба в застоявшийся омут нашей серой, беспросветной жизни!

- Но ведь каменная глыба обрушилась не в гнилой омут, а на юных, на самых талантливых из нашей молодежи! - воскликнул и Ербол. - Абай, этим ударом молодежи нашей словно два белых крыла отсекли!

Но у Абая были свои мысли.

- Этим ударом поражена прежде всего серая беспросветность нашей степной жизни! - сказал он. - Со временем именно эта печаль излечит наши больные души. Печаль героя! Мудр тот казах, который сказал когда-то: «Пусть лев погибнет, напрасно бросаясь на луну, зато его потомки унаследуют способность к могучим прыжкам. Пусть сокол-сапсан попадет в хитроумные силки, но его птенцы, покинув гнездо и становясь на крыло, мгновенно обретут навыки самого быстрого полета!» Несмотря на то что косность и жестокость степи взяли верх над Оралба-ем, самым прекрасным джигитом среди тобыктинцев, ничто не может победить жизнь и светлую любовь... Ничто и никто! - Так заключил Абай.

ВЗГОРЬЯ

1

В юрте с настежь раскрытой в весеннюю степь дверью и с распахнутым в синее небо полудня шаныраком тянет прохладным сквозняком весны. Большой войлочный дом, стоящий на травяной земле, наполнен приглушенными звуками степной тишины. Одинокий человек сидит за низеньким столиком, подперев рукою голову, глубоко задумавшись, и ему приятен ход его собственных мыслей, так же, как и приятна весенняя прохлада. Абай слышит далекие и высокие трезвоны жаворонка, полной грудью вдыхает нежно-горький запах молодой полыни, лицом ощущает живое дыхание дня - и все это многоголосие жизни отзывается в нем всплеском радужно переливающейся радости бытия.

В зеленых тугаях Акшокы время от времени подает свой призывный голос кукушка, неумолчно и безустанно повторяя одно и то же. В тоске ожидания обращается кукушка к желанной только ей и никому более в мире, неизвестной душе. И эту свою маленькую тайну вещунья раскуковывает на всю просторную долину, делится ею с эхом близрасположенных каменных гряд. Также слышны временами шелест и свист крыльев быстрых уток, пролетающих над домом по пути от полуденных душных лугов в сторону высоких холмов. Подавая свой трубный голос, невысоко пролетают гуси, уже давно построившие свои гнезда в скалах у реки и среди камней древнего мазара над обрывом, - летят строго семейными парами. Какое благо для человека - сидеть в чистом войлочном доме, на весеннем джайлау, листать книги, погружаться в созерцание картин блаженной окружающей жизни, думать свою глубокую думу!

Близко мимо дома пробегают, топоча крепкими копытцами, козлята вперемешку с ягнятами, единым стадом, словно напуганные чем-то, и в детском испуге своем исходя жалобным блеянием. Начиная жить, овечьи и козьи дети постигают ее с чувства страха. Трепетать, дрожать, жалобно блеять и постанывать - это удел козлят и ягнят.

А из соседней юрты, где собраны человеческие дети, доносятся их тоненькие, звонкие голоса, читающие книгу. И здесь жизнь начинается, и постигает ее людская молодь с радости познания в школе.

Глубоко уходя в книгу, Абай удалялся от голосов и запахов степи, мысль вела его по другому, рядом идущему миру, и там он шел широкими, стремительными шагами. Яркий сноп солнечных лучей, проникая сквозь открытый шанырак в просторную чистую юрту, возжигал красочные узоры на висящих коврах и на шелковом пологе, отделявшем правую сторону дома, где стояла кровать. И вид опрятного, просторного жилья наполнял его душу чувством тихой радости и благополучия жизни. И дополняло эту радость светлое чувство весеннего благоденствия во всей природе, и ощущал он в себе неуемную силу молодости.

Снова он склонился над желанной и влекущей книгой. Теперь для него это была особенная книга. Особенность ее была в том, что книга наконец-то раскрыла перед ним всю свою глубину и стала близкой душе Абая-читателя. А написана эта книга была на русском языке. Способность понимать этот язык пришла, наконец, как долгожданная победа Абая над беспредельным, казалось бы, разногласием и различием двух чуждых языков. Когда он свободно прочитал и понял серьезный рассказ серьезного русского писателя, то почувствовал себя так, словно нашел брод в непреодолимой реке, отделявший его от желанного противоположного берега.

Всю минувшую зиму Абай читал русские книги, обложившись учебниками и словарями. И, наконец, чуть приоткрытая дверь, сквозь которую едва просачивался свет русского слова, широко распахнулась - и засияло широкое небо в мире новой для него культуры. К весне Абай решился приступить к чтению Пушкина. Начал с его прозы. И сейчас он читал объемистое сочинение - повесть «Дубровский». И чудесным образом,