Путь Абая. Книга вторая - Мухтар Омарханович Ауэзов
Так сказал добродушный Ербол, и тем самым всех развеселил, а муллу Кишкене весьма утешил, и задетое его самолюбие утихомирилось.
Тем временем Айгерим развернула дастархан с бахромой на круглом столике, стоявшем посреди юрты. Выглянув из юрты, знаками позвала на помощь молодую свою служанку по имени Злиха, и когда та прибежала, велела ей взболтать шубат и угощать мужчин пенистым кислым верблюжьим молоком. Абай, на время отвлекшийся от радостного свидания с русской книгой, теперь снова вернулся к своему прежнему восторгу от «Дубровского», и бескорыстно захотел поделиться своей радостью с Ерболом и даже с муллой Кишкене.
Степенно пригубливая густой белый прохладный напиток из обливной чаши, Абай стал перелистывать лежавшую перед ним книгу.
- Построить дом - труд тяжкий. Тяжело - убрать урожай и глину месить. Однако немало мучений выпадает и тогда, когда ты никак не можешь одолеть книгу, хотя и бьешься немало времени над тем, чтобы она раскрыла тебе свой тайный смысл. Вот они, Айгерим и Ербол, свидетели того, сколько месяцев просидел я над русскими книгами. Да и вы, молдеке, прекрасно знаете, что я все прошлое лето и всю зиму устремлялся только к одной цели... И только сейчас, друзья мои, я вдруг почувствовал, что достиг ее! Вот и мое завершенное строительство!
Абай смолк, вглядываясь в лица Айгерим и Ербола, словно вдруг засомневавшись, понимают ли самые близкие ему люди то, о чем он говорит. Взволнованный внезапным своим прозрением, захваченный новой большой мыслью, Абай стал говорить, глядя на друга Ербола:
- Вот этот почтенный человек, мулла Кишкене, должен знать. Ученик медресе, усердный шакирд, уже потерял счет времени своей учебы, и в своих повседневных занятиях приобрел много новых знаний, однако неодолимой и беспросветно далекой представляется ему та цель, к которой он стремится.
И вдруг однажды, - как будто широко распахивается перед ним какая-то неведомая до сих пор дверь, шакирд чувствует, что он пришел к цели, и перед ним открылась желанная страна знаний. В ярком озарении необыкновенной радости он все видит и все понимает! И это самая большая радость, самое счастливое мгновение во всей нелегкой, отрешенной жизни шакирда. Такое состояние внезапного озарения опытные муллы-наставники называют словом «муталага», и мне, уважаемый молдеке, шакирду без наставника в школе русского языка, немало пришлось ждать, когда откроется муталага, и вот, наконец, оно открылось! Но это мое озарение совпало как раз с началом строительства школы, и праздник закладки первого камня, дорогие мои Ербол, Айгерим, слился для меня с муталага русского языка, с которым я промучился, вы знаете, немало времени. - Так говорил взволнованный Абай, радостно сверкая черными ясными глазами.
Когда он умолк, Айгерим светло посмотрела на мужа, глубоко понимая и приветствуя его радость. Ответно зажигаясь от него, она вспыхнула своей радостью за любимого, и лицо ее зардело нежным румянцем, в глазах сверкнули слезы счастья. Справившись со своим волнением, Айгерим с тонкой улыбкой, сдержанно молвила:
- Так случилось, что именно сегодня, в день нашего домашнего торжества, вас посетила великая радость! Иншалла! Вам дальнейших удач и многих радостей! - И, вновь наполнив чашу хмельным белым шубатом, правой рукой преподнесла ее мужу, левую прижав к груди. Ербол вслух никак не отозвался на признания Абая, однако по его теплой, тихой улыбке было видно, что он рад за друга, за его успехи.
В отличие от этих двоих, мулла Кишкене вовсе не одобрял и не разделял радости Абая. Довольно сдержанно произнес, выкатывая синие глаза на него:
- Насчет «открытия муталага» скажу следующее. Если бы речь шла о том, что дверь знания распахнулась после чтения «Мантых», «Гакайыд» или после самостоятельного изучения, без наставлений халфе, хазретов мусульманских книг, таких как «Кафия», «Шарх Габдулла», это великое дело! Но если вы уверяете, что муталага пришло после чтения всяких шытри-мытри на русском языке, то и говорить тут не о чем.
Так возмущался мулла Кишкене, и, слушая его, Абай недовольно хмурился, даже вспыхнул в одно мгновение и хотел перебить его: «Постой, мулла!» Но сдержался, выслушал его до конца, посидел какое-то время молча, спокойно попивая шубат. И выдержав достаточную паузу, заговорил веско, основательно, вкладывая в свой голос внушительную твердость.
- Мулла Кишкене, вы тоже, оказывается, не избежали одной беды, которая постигла многих нынешних халфе, хазретов, ишанов и прочих наших мудрецов.
- Абай, если бы вы говорили в пределах исламиата, следуя путями гарабията, я бы спорить с вами не стал. Но вы-то о чем толкуете, о какой книге? Неверные тоже имели испокон веков свои священные книги, но разве правоверные их признавали? В их святынях нет истинного знания, поэтому они и слабы!
Абай понял, что сейчас может начаться настоящее словоблудие, которое приведет лишь к долгому пустопорожнему спору, поэтому он не стал ничего доказывать, а попытался остановить словоохотливого муллу одним неоспоримым доводом.
- Вы сказали, что правоверные не признавали книг неверных, что в них нет истинного знания, ибо они написаны врагами. Но ведь сказано у самого Пророка в «Хадисе»: «Чернила, которыми писал мудрец, дороже крови шахида»8. Вы утверждаете, что в учениях неверных мудрецов отсутствуют подлинные знания. Скажите мне, что можно узнать об истории и о сотворении мира из книги пророков «Киссауль анбия»? И разве можно узнать о жизни разных племен рода человеческого из «Сорока хадисов», из «Лаухынама», из «Фихкайдани»?
Однако закрыть поток красноречия муллы Кишкене оказалось не так-то просто.
- Так вы, уважаемый, читайте и читайте эти книги! Читайте не отрываясь, читайте с упоением и благоговением! Читайте многие годы - всю жизнь! И в книгах мусульманских мудрецов вы найдете ответы на все свои вопросы!
Пришлось Абаю прибегнуть
