Рыжая полосатая шуба. Повести и рассказы - Беимбет Жармагамбетович Майлин
- Э, почтенный, оставь свои законы,- отрезал мулла-учитель. - Я ж тебе сказал. Неужели непонятно?
По природе я вспыльчив и так рассердился, что еле-еле овладел собой. Хотелось схватить Салима за шкирку, выволочь на улицу и отдубасить от души...
Вернулся я с сыном домой, а в аул как раз приехал Бекберген. Прибежал я к нему и начал кричать:
- Ты вот заседаешь в Советах, хвалишься, что у тебя власть, а что хорошего сделал? Скажи! Даже школу для наших детей открыть не можешь!..
Покладист, терпелив был покойный. Я кричал, а он посмеивался. Потом же, когда я немного успокоился, сказал:
- Ты ведь сам замечаешь, Кали, что в наших учреждениях еще всякой нечисти хватает. Всюду сидят прохвосты, ставленники разномастных богачей... Однако с каждым днем мы набираем силы. Безобразие, о котором сейчас ты говоришь, - проделка одного из таких негодяев. Ничего! Завтра соберем народ, поговорим, потолкуем.
На другой день действительно собрались аулчане. Начали говорить о школе, о том, что ее открыли в неудобном месте, да и учитель явно не тот. Поднялся шум. Нас ведь называют классом бедняков. А бедняки могут иногда плести черт знает что. Так случилось и на этом собрании. И общий глас народа был такой:
- Школа стоит на верном месте. Больше нигде ее не откроешь. Нет у нас подходящего дома.
Бекберген вскипел от досады:
- Ну, и бестолковые же вы люди! Пользы своей не понимаете. Неужели мы без бая не проживем? Неужели мы без бая не люди?... Чепуха! Если дом нужен - мой возьмите. Безвозмездно отдаю! Берите, переводите школу!
Однако школу в наш аул так и не перевели. Бекберген куда-то ездил, хлопотал, все молча, и однажды ранней весной приехал в наш аул, собрал всех и спрашивает:
- Нужна вам школа?
- Нужна! - отвечаем в один голос.
- Ну, если нужна, - говорит Бекберген, - будем открывать в вашем ауле. Я добился, чтобы Салима сняли. А власть выделяет нам средства на строительство школы.
Апырмай, и радовались же мы тогда! Весь аул взбудоражили... Принялись за работу. Начали подвозить лес к бугру. Всем аулом целый год копошились и все-таки поставили вот это здание. Вон она и стоит теперь - наша школа!
Кали, закончив свой рассказ, умолк. Все задумчиво молчали. Кто-то вздохнул:
- А ведь в том же году и нашу ячейку образовали... - Верно. В тот же самый год... За неделю до открытия школы состоялось первое собрание ячейки, на котором Бекбергена избрали секретарем... Люди оживились, стали рассказывать о школе, об артели, о партийной и комсомольской работе, о делах и заботах аула и аулсовета. Многие из собравшихся были членами партии. Ученики Бекбергена. Бекбергена теперь нет, но как память о нем осталась школа. Школа его имени.
Аул обновился. Он переступил порог новой жизни. Вот эти люди в заскорузлых шубах, поярковых тымаках-треухах и есть ядро нового аула, убежденные приверженцы и строители нового уклада. Они с честью прошли через множество испытаний, одолели немало преград и теперь с уверенностью закаленных бойцов стремились к новым свершениям...
1929 г.
КОММУНИСТКА РАУШАН
I
Взглянешь снаружи на прокопченную, сплошь в заплатах юртчонку, н невольно почудится: там что-то горит. Дым, клубясь, валит из всех щелей.
Посередине юрты чернеет огромный казан; под ним потрескивает яркий огонь. В казане, бурля и пенясь, варится мыло. Плотно обмотав голову жаулыком, морща мокрый от пота лоб, жена Айнабая Зейнеп длинной лопаточкой размешивает упругое месиво.
Осенний ветер с такой яростью обрушивается на юрту, словно хочет ее разнести. Он воет, врывается в щели, сбивает пламя, и густой, едкий дым разъедает глаза.
Пятеро женщин расселись вокруг огня; не отрываясь, смотрят они в казан. Как только мыло сварится, они все получат по кусочку, - так велит обычай, - и разойдутся по юртам. Но мыло все еще варится и варится, и ни ничего не остается, как сидеть, изнывая, в этом адском дыму.
Старуха Улжан вытерла краешком жаулыка слезы и, покосившись на шанрак - потолочный круг, сказала:
- Конец света, что ли настал? И дни ветреные, и ночи ветреные, и все никак не распогодится... - Э, шешей, нынче все не так, как раньше, - подхватила слова старухи Кульзипа. - Помнится, когда мы были молодухами, такого и в помине не бывало... Веселые были времена. И дни стояли ясные, светлые, и жилось лучше... Помню осеннее урочище, где стоял наш аул. Однажды мы - а с нами была еще маленькая
шешей, сноха черного Кузеля, - отправились в колок у Кос-Утер собирать хворост...
- Э, кажется, это было тогда... - перебила Кульзипу старуха, - когда как раз приезжал растяпа-жених Меруерт.
- Да, да... Ойбай-ау, а расчудесное ведь было время! Шрайлим1 была в самом расцвете... джигиты заглядывались на нее, облизывались. Кажется, и ты тогда с нами была, шешей? Взяли мы у жениха законную плату и решили показать ему ночью Шрайлим... Бой-бой, как она, бедная, расплакалась! Застыла вся, одеревенела. Не пойду, кричит, хоть убейте, а не выйду за такого противного! И нас, и родной матери не послушалась. Пришлось вмешаться самому Бий-аге2. Боже, как он тогда рассердился! Затрясся весь. <Попробуй не пойти! - кричит. - Попробуй осрами меня! Я тебя собственными руками прирежу!> Испугались мы, выскочили из юрты... Потом пришла байбише и велела нам отвести Шрайлым к жениху. Вывели мы ее, а она ни жива, ни мертва... Повисла на наших руках, еле ноги волочит...
Улжан пошуровала огонь, поворошила тлеющий хворост и, как бы подытоживая рассказ Кульзипы, заключила:
- Думаешь, хорошо это? Плохая это примета, когда молоденькая девушка противится родителям, отказывается от их благословения. Потому и кончила так печально Меруерт. Замужем захворала, зачахла, да и померла. Конечно, разве можно тревожить дух предков?.. Тогда люди еще как-то боялись гнева всеблагого. Тогда проклятие что-то стоило. А теперь?..
Ничего этого нет. Чуть ли не каждый божий день убегают девки к своим возлюбленным. А на слезы родителей и смотреть не хотят. И никакая кара им не страшна. Бывает, еще живут припеваючи, детьми обзаводятся...
- И почему так, шешей? Неужели в наше время родительское проклятие всю силу свою потеряло?
- Когда наступает конец света, говорят старики, мусульмане лишаются благоволения аллаха. Видно, это правда. Сейчас сколько ни проклинай - толку нет.
Снова что-то пришло на память Кульзипе, и
