Фолкнер - Мэри Уолстонкрафт Шелли
В Индии я жил двойной надеждой: во-первых, рассчитывал дослужиться до такого высокого звания, чтобы капитан Риверс счел меня достойным Алитеи; во-вторых, ждал возвращения в Англию и надеялся, что ее чувства ко мне переменились, в сердце зародилась любовь и она будет готова все бросить ради меня. Эти две мечты владели мной по очереди; я покорно поддавался обеим, упрямо их лелеял и всякий раз охотно к ним возвращался. При виде молодой индианки с младенцем моя душа всякий раз растворялась в трогательных фантазиях о семейном союзе и блаженстве с Алитеей. В ее ласковых темных глазах и выражении лица мне всегда виделось что-то восточное; сколько раз в мелькавших на улице красивых лицах под покрывалами мне виделась она; сколько тонких симметричных фигур, изящных, хрупких, с округлыми формами и плавной гибкой походкой я встречал по пути на праздник или в храм, и все они напоминали мне ее. Я лелеял эти фантазии; они подпитывали мою преданность, и мысли об Алитее стали моими вечными спутницами.
Прошло десять лет, и я получил известия, полностью изменившие мои обстоятельства. Умерли мой дядя и его единственный сын; ко мне перешло семейное состояние. Теперь я был богат и свободен; богат в своих собственных глазах и в глазах всех, кто равняет власть с богатством. Я не сомневался, что с таким наследством капитан Риверс уже не сочтет меня недостойным своей дочери. Я немедленно уволился со службы и вернулся в Англию.
Англия и Алитея! Какой благостной, какой невыразимо сладкой представлялась мне мысль о скором возвращении в деревенский уголок, где она жила; я представлял, как мы снова будем гулять по лесным тропинкам, навестим могилу ее милой матушки, вспомним все, что нас прежде связывало, и наши судьбы неразрывно сплетутся в единую судьбу. Путь домой прошел в блаженном предвкушении. Мне не терпелось ступить на родную землю; мне чудилось — через океан тянется тропа, в конце которой меня ждет она, и я радовался каждой волне и каждому отрезку лазурного моря, который мы преодолевали. Бескрайний Атлантический океан должен был привести меня к ней, и я благоговел перед ним, как иудейский пастух, которому явилось откровение; вместе с тем эти воды уже казались мне такими же родными и милыми, как ведущая к ее воротам липовая аллея. Прошедших в разлуке лет как не бывало; порой я воображал, что по возвращении найду рядом с Алитеей ее бледную мать и та освятит наш союз».
Глава XXVIII
«Высадившись в Англии, я тут же отправился в далекий северный край, где жила Алитея. Приехал в знакомую деревушку; там ничего не изменилось: я узнал и домики, и цветочные сады, а пожилые обитатели деревни, казалось, совсем не состарились. Сердце с восторгом ждало возвращения домой, и я торопливо направился к коттеджу Алитеи. Тот стоял заброшенный и заколоченный. Тут мое радостное настроение впервые омрачилось. До этого момента я никого о ней не спрашивал, даже не произносил ее имени; мне почему-то верилось, что я вернусь, как с прогулки, и все будет точно так, как до моего отъезда. Я жил мечтой и не учитывал, что всякое может случиться, хорошее и плохое; мне даже в голову не пришло, что жизнь меняется с течением лет.
Мое перо слишком медлит; я задерживаю внимание на том, на чем не следовало бы останавливаться, а всё потому, что эти подробности служат ширмой между мной и судьбой. Я навел справки и вскоре все узнал. Капитан Риверс умер; его дочь вышла замуж. Я, как дурак, жил в вымышленном раю. Ни одного из препятствий, которые я рассчитывал преодолеть, больше не существовало, но на их месте выросла неприступная бронзовая дверь, защищенная замками, решетками и стражами; и ни одна петля и ни один засов в этой двери мне не поддавались.
Я поспешил уйти из проклятого места; теперь оно виделось мне адом. Подумать только, столько лет я надеялся зря; зря грезил о своем обожаемом ангеле, зря ее ждал и любил; я называл ее своей, пока другой держал ее в объятиях, я продался в вечное рабство ее тени, пока она, живая, служила украшением чужого дома! В моей душе бушевала буря, и я был не в состоянии описать эти болезненные чувства и тем более внятно их проанализировать; но теперь я понимаю, что так чувствует себя человек, который вернулся из приятного путешествия, завернул за угол своей улицы, рассчитывая увидеть дом, где жил с женой и детьми, — увидеть все, что было ему дорого; а прибыв на заветное место, обнаружил лишь дымящийся остов и узнал, что все сгорело и кости его возлюбленных покоятся под обломками; точно так я себя ощущал, ведь мое воображение построило дом и в нем поместило невесту, а рядом с ней — прекрасного малыша, что звал меня отцом, а теперь я словно овдовел; одно лишь слово уничтожило мое будущее.
Так началась цепь событий, что привели к моему необдуманному поступку. Случайности и нечаянные обстоятельства, действия, которые я не знаю почему совершил; сами по себе они ничего не значили, однако, сложившись в единую последовательность и подпитываемые яростным пламенем, бушевавшим в моей груди, привели в движение разрушительные силы и обернулись трагедией, о которой я буду век сожалеть.
Растерянный и охваченный горем, столь острым и мучительным, будто катастрофа случилась вчера, — хотя я узнал, что с тех пор прошло уже много лет, — я бежал из деревушки, куда еще недавно так сильно стремился, и уехал в Лондон, не имея ни плана, ни четкого представления, как поступить, — лишь смутное желание что-то сделать. Сразу после приезда я встретил своего старого знакомого из Индии. Тот пригласил поужинать с ним, и я согласился; отказ пришлось бы объяснять, поэтому проще было сказать „да“. Я не хотел идти, но, когда подошел час, мне стало так невыносимо, мысли настолько одолели меня и измучили, что я пошел, лишь бы немного отвлечься от своего тягостного состояния. Это был холостяцкий ужин; кроме меня, присутствовали еще три-четыре гостя, и среди них оказался мистер Невилл. С той самой минуты, как этот человек открыл рот и заговорил, я проникся к нему сильнейшей
