Фолкнер - Мэри Уолстонкрафт Шелли

на лес серебристое сияние и украсив тропинку темными тенями, мы по-прежнему разговаривали, так как она думала, что больше мы не увидимся. Пусть мне придется ответить за свои преступления перед Господом, но я клянусь, что она ни разу не засомневалась и не ступила на запретную территорию, куда я пытался ее заманить. Она сказала, что больше не намерена со мной видеться до возвращения мужа, и умоляла не искать с ней встречи тайком, иначе она будет вынуждена запереться в доме. Я слушал ее и отвечал, хотя не помню, что именно; я пуще прежнего исполнился решимости не потерять ее и, несмотря ни на что, продолжал питать безумную надежду. Наконец она ушла, полагая, что ей удалось меня убедить; она была полна решимости не видеться со мной до возвращения мужа. Это намерение совершенно противоречило моим планам. Я поклялся, что увижу ее снова, причем не на территории ее поместья, где все свидетельствовало против меня, а там, где она будет свободна и ничто не станет напоминать ей о ярме, под тяжестью которого склонилась ее шея. Я наивно мечтал, что смогу убедить ее сбросить этот груз. Если она позволит, я задержу ее всего на несколько часов и после верну домой, но если все-таки смогу убедить ее стать свободной и последовать за мной добровольно, тогда… При мысли об этом земля уходила из-под ног, и моя глупость лишь укрепляла мою страсть.

Я подготовил все для осуществления своего плана; поехал в Ливерпуль и купил двух быстрых лошадей и маленькую импортную коляску, которая идеально подходила для моих целей. Вернувшись на север, в Дромор, выбрал уединенный уголок для нашего последнего разговора или первого часа моего вечного блаженства. Есть ли место более одинокое, чем мрачное дикое взморье Южного Камберленда? Со стороны суши вид преграждают величественные горы; просторный безлюдный берег тянется, покуда хватает глаз; его пересекают реки, которые в полноводье представляют собой угрюмые широкие протоки, а мелея, превращаются в болотистые пустоши и не пересыхают только в самом русле. Эту картину запустения оживляет лишь ряд песчаных дюн, высота которых доходит до тридцати-сорока футов и заслоняет океан; впрочем, в этих одиноких водах не на что смотреть, так как ни один корабль никогда не приставал к этому унылому берегу. Там, в песках, рядом с устьем одной из рек, стояла маленькая хижина, заброшенная, но целая; в ней иногда ночевали проводники, которых в этих краях нанимают для перехода рек вброд в полноводье, так как любое отклонение от правильного пути в такое время чрезвычайно опасно: дно реки испещрено глубокими ямами и рытвинами. Эту хижину я и выбрал в качестве места, где все решится. План был такой: если она согласится меня сопровождать, мы немедленно двинемся в Ливерпуль и сядем на корабль, плывущий в Америку; если же решит вернуться, хижина находится всего в пяти милях от Дромора, и я легко смогу отвезти ее обратно; никто и не успеет ничего заподозрить. Я спешил это осуществить, так как скоро должен был приехать ее муж.

Мой замысел казался вполне исполнимым. В глубине души я не рассчитывал, что смогу убедить ее покинуть семейный дом, но все же крошечная вероятность оставалась, и это сводило меня с ума. Однако даже если я не сумел бы ее уговорить, мне хватило бы уединения с ней на несколько часов, и не под крышей ее презираемого мужа и хозяина, а на природе, где все дышит простором и свободой, а у ног плещется вольный океан; где ни глаза, ни уши не станут шпионить за истинными безудержными порывами ее души и никто не помешает нам сбежать, коль скоро она этого захочет. Для этого плана мне был нужен Осборн, которого я оставил в унылом городке Рейвенгласс; он, собственно, и показал мне ту одинокую хижину. Я почти ничего ему не объяснял, лишь приказал пригнать коляску в определенное место и играть роль кучера; завидев меня и даму, которую я посажу в экипаж, немедленно пришпорить лошадей и не обращать внимания на ее крики, на мои приказы и вмешательство незнакомцев; не останавливаться, пока мы не доедем до хижины; там я ее отпущу, до тех пор же буду держать своей пленницей независимо даже от моей воли — я опасался, устоит ли моя решимость перед ее мольбами. Некоторые из этих распоряжений напугали Осборна, но я успокоил его сомнения; как-никак я предложил ему щедрую награду, и он подчинился.

Чем дальше я продвигался в осуществлении своей сумасбродной и преступной затеи, тем сильнее крепло мое намерение довести дело до конца. В этом мое единственное преступление, мой грех, в котором я хочу покаяться. Остальное произошло случайно, и все же совесть будет мучить меня вечно. Что привело меня к вершине безумия? Что ослепило мой разум настолько, что я не заметил непростительной природы своего плана? Этого я не знаю; разве что причина в том, что я годами жил мечтой, а очнувшись в реальном мире, отказался смириться с увиденным и вместо этого решил изменить реальность, чтобы та соответствовала моим желаниям. Я любил Алитею, пока мы были в разлуке; в сердце, в мечтах и надеждах я давно сделал ее своей женой. Я не мог расстаться с этим воображаемым образом, который стал для меня столь же реальным, как мое представление о себе самом. Кому-то может показаться, что, узнав, что она вышла замуж и стала матерью, я должен был бы отказаться от своих фантазий, но все получилось наоборот. Ее присутствие, ее красота, чарующий взгляд, усмиряющий сердце голос, восприимчивость и совершенство ее души, которое я интуитивно ощущал и перед которым преклонялся, хотя даже ее прелестная наружность была не в силах вполне его передать, — все это усиливало мое неистовство и опьяняло, подталкивая к самому краю.

Разве я был вправе считать своим это совершенное создание? Нет! Я признавал это, но сама мысль, что бездушный человек, воплощение Велиала на земле, прибрал ее себе, казалась мне невыносимой. Хотя я обезумел, присягаю — и Господь, знающий тайны сердец, мне свидетель, — я прежде всего стремился освободить ее от него, а не привязать ее к себе; именно это желание повелевало моими поступками. Во время нашего последнего спора в уединенной части парка я поклялся, что, если она позволит мне забрать ее — и сына тоже, если она того пожелает, — подальше от него, я отвезу ее в самое романтичное место и построю дом, которого она достойна, в окружении роскошной природы, а сам буду