Фолкнер - Мэри Уолстонкрафт Шелли
«Отец передал мне эти документы, чтобы я отдала их тебе. Само собой, сегодня я прочла их первый раз и до сих пор не имела ни малейшего представления об этих событиях.
Это правда, что, будучи маленькой девочкой, я остановила его руку, когда он пытался выстрелить в себя из пистолета. Он сжалился над сиротой и согласился жить. Можно ли считать это преступлением? И все же я не смогла примирить его с жизнью, и он отправился в Грецию искать погибели. Он поехал туда в расцвете лет и сил. Ты видел его в Марселе; видел его и сегодня — не человек, а призрак, мучимый горем и раскаянием.
Трудно просить сочувствия его страданиям и благородному покаянию, когда ты только что узнал, что он стал причиной смерти твоей матери. Поступай в соответствии с велением сердца. Что до меня — если я прежде испытывала к нему глубочайшую привязанность и благодарность, с этой минуты моя преданность ему усилилась стократ, и я еще больше готова доказать ему свою верность.
Я пишу по своей, и только своей воле. Отец ничего не знает об этом письме. Он велел мне сообщить тебе, что останется здесь и, если ты пожелаешь его видеть, он в твоем распоряжении. Он думает, что ты, возможно, захочешь услышать подробности и узнать точное расположение могилы матери. Она находится в уединенном месте, но ангелы должны ее охранять; возможно, они уже приводили тебя к ней?»
Тут она прервалась — у ворот зазвонил колокольчик. Час настал; должно быть, Невилл приехал! Она убрала бумаги в письменный прибор, надписала и запечатала письмо и отдала оба письма слуге, чтобы тот передал их Невиллу. Как только она это сделала, у нее вдруг промелькнула мысль, что их с Невиллом отношения теперь могут кардинально перемениться. Еще утром она была его доверенной подругой, с которой он делился надеждами и страхами; она сопереживала ему и чувствовала, что рядом с ней он как никогда счастлив. Теперь же она стала дочерью врага, погубившего его мать; может, им вовсе не стоило больше общаться? Она инстинктивно бросилась наверх, чтобы еще раз взглянуть на него. Из окна она увидела, что дело сделано и отныне их жизни никогда не будут прежними: слуга вручил пакет. В неясных сумерках она смотрела, как из-за изгороди показался всадник и поскакал через пустошь; сначала медленно, будто был охвачен смятением и не понимал, что происходит и что он делает. Когда мы видим очертания любимой фигуры даже издалека, в душе пробуждается невыразимый трепет, и хотя Элизабет еще не осознавала природу и глубину своих чувств, ее сердце растаяло при виде друга и потянулось к нему. С губ слетело благословение; она понимала, что в этот момент его терзали сомнения и печаль, так как он уехал от нее, не попрощавшись и имея при себе лишь написанные ею строки; вместе с тем она знала, что с каждым последующим часом стена между ними будет расти, и это вдруг показалось ей таким невыносимым, что, когда он наконец пришпорил лошадь и скрылся из виду в сгущающихся сумерках, она залилась слезами и проплакала довольно долго, потеряв всякое представление о том, где находится и что делает. Она чувствовала, что с этой самой минуты из ее жизни ушла часть красок, померк золотистый свет и на место радости и надежды отныне должны прийти терпение и смирение.
Через несколько минут она встрепенулась, стряхнула оцепенение, и ее мысли вернулись к Фолкнеру. В мире не так уж много преступлений, которые не находят никакого оправдания и прощения в глазах окружающих, стоит лишь проанализировать их мотивы; только сам преступник считает свой грех непростительным. Совесть не даст обмануться, а вот сострадание нередко затуманивает нам взор. Сторонний наблюдатель может рассуждать о силе страсти и воздействии искушения, но сам виновный не обманется такими уловками: он знает, о чем говорит тихий голос внутри. В момент совершения преступления он ощутил, как дрогнула рука, а в ушах прозвучало предостережение. Он мог остановиться и тогда остался бы невиновен. Из всех мучений, насылаемых чудовищными Эвменидами, ни одно не терзает преступника так сильно, как осознание, что прискорбное событие совершилось по его собственной воле. Этот таинственный принцип не объяснить никакими разумными доводами и обыкновенной философией. Совесть разъела душу Фолкнера, лишила его сна, ослабила его члены и изгнала из его сердца все добрые и утешительные мысли.
Однако Элизабет в силу своей наивности и доброты тут же придумала тысячу оправданий его поступку, решив, что он никак не мог предусмотреть эту страшную катастрофу. Фолкнер называл себя убийцей, но, хотя Алитея погибла из-за стечения обстоятельств, к которым он имел непосредственное отношение, сам он едва ли был в этом виноват и пожертвовал бы жизнью не один раз, чтобы ее спасти. С тех пор, как она умерла, сон его покинул и еда потеряла всякий вкус. Он был уничтожен, все занятия и удовольствия утратили для него свою прелесть; он желал лишь одного — могилы, стремился к смерти и сам стал похож на призрак.
Элизабет признавала, что Фолкнер поступил неправильно и даже преступно. Но разве он не искупил прошлое страданиями, раскаянием и
