Морской штрафбат. Военные приключения - Сергей Макаров

Они спустились к самой воде, и у пирса их опять остановили. В сереньком, будто перед рассветом, полумраке Павел разглядел двух автоматчиков; на дальнем конце пирса смутно маячили еще две фигуры в долгополых, явно офицерских шинелях и фуражках с высокими тульями. Там на мгновение вспыхнул и погас огонек зажженной спички или зажигалки, зарделся кончик сигареты.

— Бригаденфюрер ждет, — сказал после обмена кодовыми фразами один из охранявших пирс автоматчиков.

«Все-таки бригаденфюрер, — с неприятным чувством подумал Павел и тут же одернул себя: — А кого ты ожидал здесь встретить — Деда Мороза?»

Они ступили на пирс, и ржавое от близкого соседства с морской водой листовое железо настила на разные голоса загудело под их ногами. Остановившись в трех шагах от одетого в расстегнутый кожаный плащ Шлоссенберга, фельдфебель браво пролаял короткий рапорт. Комендант оборвал его на полуслове, приказав ждать неподалеку. Затем повелительным взмахом руки подозвал одного из стоявших на пирсе автоматчиков и распорядился:

— Приведите второго. И поскорее, я не намерен мерзнуть здесь до самого утра.

Солдат убежал, бухая сапожищами так, что настил под ногами ощутимо вздрагивал при каждом ударе. Бригаденфюрер курил короткими, злыми затяжками, словно торопясь накуриться впрок.

— Ты ничего не хочешь сказать? — спросил он, глядя мимо Павла.

Погруженный в свои невеселые размышления, Лунихин едва не ответил: «Найн, бригаденфюрер», но в самый последний момент спохватился и промолчал: вопрос был задан по-немецки. «До чего же упорная сволочь, — подумал он. — Раз не вышло, другой не вышло, а он все не унимается, все норовит подловить… И ведь чуть было не подловил, зараза арийская!»

Шлоссенберг повторил вопрос по-русски. Второй офицер — им оказался начальник строительства майор Штирер — при этом коротко, почти незаметно, но весьма выразительно улыбнулся. Исходя из своих наблюдений, сделанных в основном во время того памятного допроса, когда Шлоссенберг, увлекшись, наговорил лишнего, Павел предполагал, что эти двое знакомы очень давно и когда-то, видимо, были очень дружны. Видимость дружбы сохранилась и по сей день, и Штирер, не успевший пока осознать, что это только видимость, на правах старого друга позволял себе слишком много. Тогда, на допросе, Павел внимательно наблюдал за обоими, и по тому, как периодически менялось лицо эсэсовца, понял: если господин инженер станет продолжать в том же духе, дело запросто может кончиться концлагерем.

— Нет, господин бригаденфюрер, — сказал он. — С моря вот ветерком тянет. Шторм, что ли, был, вы не знаете?

— Настоящий шторм еще и не начинался, — не совсем понятно, но многообещающе объявил Шлоссенберг и отвернулся, досасывая сигарету.

Железный настил снова завибрировал, гулко отзываясь на шаги нескольких человек. Один из них нес газовый фонарь, который ярко освещал его выпяченный живот, светлые пуговицы шинели и ремень с оловянной пряжкой, на которой было выбито самонадеянное: «Gott mit uns» — «С нами Бог». На фоне туманного светового ореола выделялся черный силуэт высокого, костлявого человека с непокрытой головой и в мешковатой, неподпоясанной, явно не военного покроя одежде. Потом фонарь чуть сместился, световой блик упал на угловатое костистое плечо, и Павел разглядел, что человек одет в полосатую робу заключенного.

— Близится момент истины, — обращаясь к Павлу, по-немецки сказал бригаденфюрер. Лунихину захотелось плюнуть ему в лицо; словно угадав это желание, Шлоссенберг перевел свои слова на русский, сделав необходимую, как ему казалось, поправку на примитивный склад славянского ума: — Сейчас мы будем выводить тебя на прозрачную воду.

— На чистую, — машинально поправил Павел, до боли в глазах вглядываясь в бледное пятно лица приближающегося человека в полосатой робе.

— Не ощущаю разницы, — надменно обронил бригаденфюрер, явно не привыкший к тому, чтобы его поправляли.

— Уксус тоже прозрачный, — не сдержавшись, сообщил ему Павел.

Он был почти спокоен — так, по крайней мере, ему казалось, — вот только непонятно было, зачем комендант притащил сюда, на причал, еще одного «гефтлинга». Невольно вспомнилось, что Шлоссенберг собирался устроить ему какую-то проверку. Павел представлял себе очередной допрос, побои и даже пытки, но появление на сцене еще одной полосатой робы сбивало с толку, беспокоило и вселяло в душу чувство, подозрительно похожее на страх. Что он опять задумал, этот упырь?

«Гефтлинг», то бишь заключенный, приблизился, и Павел с холодком в сердце понял, кто это, раньше, чем свет фонаря упал на его лицо. Намертво прихваченный неровными стежками к робе на левой стороне груди красный треугольник ударил его острием в самую душу. Теперь он знал, кто перед ним, но окончательно перестал понимать, что, черт возьми, происходит.

— Здорово, Павлуха, — сказал, остановившись на краю пирса, бывший сержант погранвойск НКВД Степан Приходько. — Стало быть, и тебя эти суки рваные замели?

— Хальт майль! — отрывисто гавкнул фельдфебель, а бригаденфюрер Шлоссенберг, стоявший к Степану спиной, не оборачиваясь, без замаха, неожиданно и страшно ударил его в живот затянутым в черную лоснящуюся кожу кулаком.

Приходько согнулся в поясе, обхватив руками живот, и рухнул на колени, как бык под мясницким обухом.

— Больно, падло, — неизвестно кому пожаловался он сдавленным голосом.

Нечеловеческим усилием воли Лунихин заставил себя стоять неподвижно.

Бригаденфюрер бросил на Приходько короткий рассеянный взгляд через плечо и обернулся к Павлу. Кожаный плащ жирно лоснился в свете фонаря, череп на фуражке скалил зубы в издевательской ухмылке.

— В представлениях нет нужды, — сказал Шлоссенберг, сдвигая в сторону полу плаща, под которой матово блеснула гладкая кожа кобуры. — Но я все же расскажу кое-что об этом человеке, чтобы ты не счел меня… как это?., сумасбродным?., нет, самодуром.

— Да какая там дура, — стоя на коленях и баюкая ушибленную диафрагму, болезненно простонал Приходько. — Гнида волосяная, туз дырявый, сука лагерная, тухлая!

— Этот человек, — ровным голосом продолжал бригаденфюрер, — уличен в воровстве, саботаже, подготовке побега, коммунистической пропаганде и подстрекательстве к бунту. Перед тобой убежденный, изобретательный и последовательный враг Третьего рейха, скрытый коммунист и явный славянский выродок, недочеловек, появление которого на свет я не могу расценить иначе, как досадную ошибку природы. Мы не станем ждать милостей от природы, сказал один из ваших вождей, и я в виде исключения готов с ним согласиться. Человек — венец природы, и на него возложена обязанность по мере возможности исправлять ее ошибки. Это с одной стороны… — Он расстегнул кобуру. С другой стороны, ты не раз выражал готовность сотрудничать с германским командованием. Но Великой Германии не нужны «сотрудники». Мы не нуждаемся в попутчиках, нам нужны грамотные, добросовестные работники и преданные идеалам Третьего рейха бойцы…

— А