Сторож брата. Том 2 - Максим Карлович Кантор

в семьях, когда все слова давно сказаны. Он случайно встретил украинских боевиков; он просто взял на руки цыганскую девочку, потому что давно не держал в руках ребенка и хотел почувствовать тощее детское тельце, и вот цыганка осталась с ним. Поступал он машинально — такое же машинальное решение, как и сама поездка в Москву. Он против воли оказался в компании немецкого социалиста, Кристоф теперь не отходил от него ни на шаг.

— Я теперь за тобой приглядывать буду, — говорил ему Кристоф, — я тебя не оставлю! — и Марк Рихтер не отказывался, хотя постоянное присутствие зубастого анархиста было утомительно.

Случайно получилось так, что он не поехал на званый ужин, куда отправились его попутчики.

— Ты, конечно, с нами, — сказала очаровательная Жанна, — будут нужные тебе люди. Ну, что встал, как истукан? Бежим, холодно!

— Ах, вы должны поехать, Марк Кириллович! — воскликнула Соня Куркулис, кутаясь в коротенькую шубку, едва прикрывавшую хрупкую девушку от снежного вихря. — Вы непременно обязаны! Лучшие люди России соберутся. И к тому же я вас познакомлю с одной из самых влиятельных персон в «Эмнести Интернешнл». Эта американка — совесть мира!

— Неужели? — спросил Рихтер. — Отрадно слышать, что в нашем мире осталась совесть.

— Едем все вместе, — утвердил Алистер Балтимор, взглядом отделив Рихтера от социалиста Кристофа и польской монахини. Понятие «все» не включало плебеев; подлинный британец умеет взглядом провести границу между резервацией дикарей и пространством белого человека.

Монахиня и социалист отошли в сторону — взгляд англичанина их отодвинул. Полячка, забравшая у Рихтера девочку, закрывала ребенка от снега. Она не католичка, думал Рихтер, и вряд ли имеет отношение к религии вообще; но женщина хорошая.

— Цыган тоже не зовем? — спросил Рихтер.

— Каких цыган?

— Да вот, затесалась в наши ряды цыганочка. Найдется в богатом доме детское питание? И водку для социалиста надо бы найти. Кстати, там молельни нет?

Алистер Балтимор пожал плечами и повернулся спиной.

— Так тебя ждать? — Жанна спросила.

Рихтер покачал головой.

— Ты с ними? — спросил его Кристоф. Веселая компания двинулась прочь от вокзала, шумно обсуждая прошедшее путешествие: тревоги развеялись, едва стало понятно, что вечер пройдет отменно. Рихтер не ответил немцу, и обиженный Кристоф поднял воротник, широкими шагами отошел в сторону, он решил, что Рихтер уходит вместе с остальными. — Давай, веселись. Вас, богатеньких, сейчас лимузины подхватят.

«Иди, иди, — цедил Кристоф сквозь гнилые зубы, — тебе с буржуями по пути. Иди, профессор, они тебя продадут и угробят».

— Ну и поездка! — донесся голос Бруно Пировалли.

— Путешествие на край ночи, — это мсье Рамбуйе сказал.

— Комичная сцена с цыганами, — говорила Жанна. — А русские военные весьма колоритны.

Европейцы смеялись, и снежный вихрь нес смех по площади, впутал смех в свист ветра. Группа веселых людей двигалась сквозь порошу, европейцы готовились к вечеринке, предвкушали встречи, до Рихтера долетали всплески восторгов, чудные фамилии столичных знакомых: Терминзабухова, Кучеящеров, Расторгуев, Фокин, Зыков — судя по всему, то были люди значительные и остроумные, но видеть этих людей ему не хотелось. Много лет назад он уехал из Москвы, чтобы не видеть таких людей.

Рихтер остался один; точнее, ему показалось, что монахиня с социалистом ушли тоже, но второсортные европейцы лишь укрылись под порталом входа в вокзальное здание, прятались от ветра. Полячке и немцу только что дали понять, что их присутствие неуместно, «евросоюз» распался, они и к Рихтеру приближаться не смели.

— У вас планы какие? Куда пойдете? — окликнул их Рихтер.

— Найду приют в костеле Святой Марии, на Красной Пресне. Настоятель — святой человек.

— Какая вам разница, — мрачно сказал Кристоф, — найду чем заняться.

— А у вас есть куда идти? — спросила монахиня.

— Надо позвонить. Прежде на улицах стояли будки с телефонами. Не вижу ни одной.

Кристоф протянул ему свой мобильный телефон. Старая модель, с трещиной поперек стекла.

— Ты долго не говори. Деньги на карточке считаные.

Позвонил адвокату. Адвокат Басистов успел уже угоститься шампанским на празднике у Инессы Терминзабуховой, но голос его звучал профессионально: сухо и деловито.

— Ждем вас здесь. Ах так. Напрасно. Ну что ж.

— Настроения нет.

— Понимаю. Переживания. Есть где остановиться?

— Негде.

— Так и предполагал. Поезжайте на квартиру брата, адрес подсказать?

— Знаю адрес.

— У соседки, — адвокат продиктовал имя и отчество, — имеются ключи. Оставлены для вас. Квартиру не опечатали, постановления на арест имущества не было. Поселитесь там.

— Что с братом?

— Дело притормозили в прокуратуре.

— Есть надежда?

— Тружусь не покладая рук.

Адвокат Басистов, брюнет, выбритый так, что на щеках и подбородке оставалась лишь легкая синеватая тень, был одет в тот вечер в широкий пиджак нарочито свободного покроя, как это принято носить в Милане, в розовую рубаху в мелкую клетку и зеленую бабочку в горошек. Вечер проходил легко, по-домашнему. Басистов сидел меж двумя чрезвычайно пикантными женщинами, обращаясь попеременно то к той, то к другой, описывал лиможский фаянс, приобретенный им для подмосковной дачи. Одно дело отыскать и купить сокровище, но каково же доставить произведение искусства в осажденную столицу! Предметы роскоши европейские санкции уже запрещали возить в Москву — мол, пусть знают сатрапы, что Европа не для того создавала шедевры, чтобы нувориши сомнительного происхождения ими пользовались! Так Европа наказывала олигархов, коих сама усердно создавала тридцать лет подряд. Имитируя (и весьма талантливо) интонации таможенников, адвокат Басистов поведал дамам о злоключениях лиможского фарфора. Вообразите: из Антверпена, где проходил аукцион, фаянсовые блюда везли в Ереван и уже оттуда в Москву. Дамы менялись в лице, слушая охотничьи рассказы адвоката.

— Днем и ночью, — сурово сказал Басистов в телефон, — я держу руку на пульсе.

И Басистов потрогал пульс дамы, сидящей рядом. Адвокат был счастливо и выгодно женат на дочери олигарха, находящегося сейчас под санкциями и терявшего капиталы в европейских вкладах ежесекундно; запасы супружеской верности Басистова были велики, но не безграничны.

— Делаем все возможное.

— Спасибо вам, — ответил Рихтер.

— Спасибо скажете, когда увидите брата на свободе.

Рихтер вернул телефон Кристофу и сказал:

— Вы можете пойти со мной. Есть большая квартира, три комнаты. Поместимся.

Он вспомнил, что Каштанов уложил его спать в своей маленькой комнате в общежитии.

— Уговаривать меня не надо, — сказал Кристоф. — Где положат, там и сплю. И спасибо не говорю.

— Меня не ждут в костеле, — сказала монахиня. — И, если честно, настоятеля не знаю. Я вам солгала, это грех. Можно мне идти вместе с вами?

Кристоф, человек бесцеремонный и неопрятный, и сомнительная монашка не нравились Рихтеру. Ему была неприятна женщина, притворившаяся монахиней; к тому же ребенка польская гражданка держала неумело, могла уронить. Звать их с собой Рихтеру не хотелось.