Сторож брата. Том 2 - Максим Карлович Кантор

Роман Кириллович слушал ужасные речи, чудовищные слова пугали его, и он боялся возражать.

Макар вертел нож в руках, разглядывал лезвие ласковым взглядом. Добродушный, приветливый, исключительно спокойный живодер, подумал Роман Кириллович. Для него убийство уже привычно. Он пырнет, не раздумывая.

— Зря время тянули, — подвел итог рассуждениям Макар. — Восемь лет ждали. Нет, не так сказал. Отставить. Восемьдесят лет ждали. А надо было их сразу кончать, в сорок пятом. И потом Хруща повесить забыли. На осине.

Хрущ — это так про Хрущева, генерального секретаря партии, который правил Россией после Сталина. Теперь многие говорили о том, что украинец Хрущев выпустил из лагерей бандеровцев. Его спутники — дикари, так думал Роман Кириллович. Они — бандиты. Роман Кириллович поражался тому, как его соседи по бронемашине, смертники, выстроили для себя логику событий и как они не желают видеть очевидное. И сколько в них неумолимой жестокой решимости. Как их образумить?

— Мы агрессоры! — воззвал к ним Роман Кириллович. — Поймите! Вы же люди! Я тоже люблю Россию. Но именно поэтому я не хочу быть агрессором!

Макар с укоризной поглядел на него. Мягкий, приветливый взгляд мужика Макара испугал ученого.

— Ты того, язык-то прикуси, профессор. Мне-то все равно. Потерплю. А другие ребята услышат, они тебе язык вырвут. Не обижай солдат. Не советую.

Роман Кириллович ссутулился и замолчал. Ничего изменить он не мог.

Из Донецка выехали рано; расстояние меньше ста километров, но часто останавливались: говорили, что ждут обстрела. Когда тревогу отменяли, двигались опять. Потом снова остановка. Дорога опасная, солдаты говорили, что сюда «Хаймарсы» добивают из Авдеевки.

— Зачем ехать по дороге, где убивают? — вопрошал Роман Кириллович. — Ну, я уже вас не спрашиваю, зачем вы напали… Спрашиваю: зачем едете на верную смерть?

— Так разницы нет, — сказал Макар. — Что здесь тебя накроет, что в Донецке. Что в Горловке. Лупят по жилым кварталам.

По жилым кварталам Донецка шел непрерывный огонь — и, действительно, разницы не было: на шоссе умирать или в черте города. Бомбили каждый день — и соседи по машине сказали, что так продолжается восемь лет подряд.

— Ишь, рагули, лютуют сегодня, — добродушно говорил Макар, слушая свист мины. — Зверюги. Опять по больнице шарашат.

«Рагули» — это было презрительное наименование украинцев, данное им в Австро-Венгерской империи, означало что-то вроде слова «селяне», как и слово «украина» означает «окраина», но теперь эта презрительная кличка вернулась и часто использовалась. Скверное слово резало ухо Романа Кирилловича.

— Макар, — сказал старый ученый, — вы убиваете людей. Но хотя бы не оскорбляйте тех, кого убиваете.

— А почему? — с искренним интересом спросил Макар. — Нельзя совсем оскорблять? А если мне хочется?

И коренастый курносый бандит посмотрел на Романа Кирилловича с наивным любопытством. Так мальчик искренне не понимает, почему нельзя бить стекла и мучить кошек.

— Им, значит, можно… А мне, значит, нельзя? Интересно получается.

Стреляли со стороны Авдеевки, крепости, которую никак не могли взять российские войска. Авдеевка была задумана советской властью как неприступная твердыня: бетонированные шахты предприятий заглублены на пятьдесят метров; затем, в годы украинского правления, поверх шахт выстроили бетонный завод и восемь лет подряд заливали стены подземных и наземных конструкций железобетоном. Разрушить крепость ни авиабомбами, ни артиллерией русские войска не могли.

— И как мне рагулей называть, если они по мирному городу лупят? Знают ведь, что там нет военных — и в упор расстреливают. А нам до них не добраться. Только руками выковыривать.

И товарищи Макара, злые вооруженные люди, посмеялись.

— Так это же их город! Они его отобрать хотят обратно, — попытался объяснить Роман Кириллович.

— Не понял. Раз считают, что это их город, они поэтому жителей этого города убивают? Странно выходит.

— Но Донецк не мирный город! Это вооруженный бастион!

Проехали Горловку, проехали Авдеевку, разутюженную русскими бомбардировками; ополченцы показали в сторону от дороги — «вон, гляди, профессор, вот там она, Авдеевка». Но Роман Кириллович ничего не разглядел. Они оставили украинский укрепрайон слева от трассы. Ехали теперь быстро — расстояние от Авдеевки увеличивалось: в спину уже не выстрелят. Когда подъезжали к Бахмуту, опять остановились.

— Тут будет круто. Молотилово в Бахмуте. Ну и наши тоже их не жалеют.

— Вы что же, прямо по городу стреляете? А люди? Ты же сам говорил…

— Мало ли, что я говорил. Война. Все стреляют.

— Скажи, Макар, а почему украинцы не выводят свое мирное население? Могли бы во Львов отвезти. Почему до сих пор в Бахмуте мирное население? Почему?

— А ты их спроси. Вот возьмем город, ты спросишь. Им население чужое. Это же русские люди. Они русских ждут. Их называют «ждуны», потому что они русских ждут. А хохлы гитлеровцев ждали в сорок первом, тоже «ждуны» были.

— Макар, — сказал ему Роман Кириллович, — каждый человек не похож на другого.

— Вот и я говорю: не похож. Они бы гражданских сами прирезали, но лучше гражданскими закрыться. Полгода идет штурм. Удобней им так.

— Макар, так и ты сам тоже не уехал из Донецка. Почему вы мирных граждан не вывезли? Почему надо было восемь лет причитать, что идут обстрелы больниц? Вам кто мешал переехать с госпиталем на Алтай?

— С какой стати, дяденька, я буду уезжать из города, где родился? Я что, еврей, чтобы бегать туда-сюда? Это наша земля. А рагули в Бахмуте не рожались. Русский город спокон веков. Гонят они туда всех подряд, лишь бы гражданскими закрыться. Причем не украинцами. Недавно табор цыганский пригнали. Цыган впереди поставили.

«Он лжет. Никто и никогда не будет прикрываться цыганами. Этот человек лжет».

— Я тебе не верю, Макар. Ты все врешь, — сказал Роман Кириллович и сжался, ожидая удара. — Это русская пропаганда, Макар. И ты ее повторяешь. Некрасиво.

Но Макар не ударил, погладил ученого по голове своей короткопалой рукой.

— Дурачок ты, профессор. Если и вру, что для пользы дела.

Роман Кириллович не спрашивал, куда и зачем его везут. Его сторож Макар сказал, что надо «выдвигаться»; они и выдвинулись. Слово «Бахмут» прозвучало внезапно. А то, что Бахмут — самое страшное место на украинской войне, он знал давно.

— Как приедем, бойцам настроение поднимать будешь, профессор. За русскую классику что-нибудь загнешь, — сказал Макар. — Вот к нам певица Чичерина приезжает. Смелая женщина и поет душевно. У нее такая есть песня мужественная. Называется «Рвать!». Не слышал?

— Нет, — сказал Роман Кириллович.

— Я бы тебе спел, да слова не помню. Ну, смысл в том, чтобы рвать хохлов. Хорошая песня.

Черепахи въехали