Сторож брата. Том 2 - Максим Карлович Кантор
Варфоламеев казался Роману Кирилловичу сатаной, искусителем. Легкость, с которой он приводил примеры истории, только показывала, что можно привести и противоположные примеры.
«Что если он прав, — думал Роман Кириллович. — Весь ужас в том, что „гражданское общество“ давно стало интендантским обозом при милитаристических структурах. И все взаимные расчеты: кто сделает шаг белыми, а кто черными, находятся внутри договорных партий».
— Сколько вы времени даете мне подумать? — спросил Роман Рихтер.
— Ну-у. Вам уже много лет, Роман Кириллович. Будем считать, вы семьдесят лет уже думаете. Решайте уж сразу.
— Тогда берите мою жизнь, — сказал Роман Кириллович Рихтер. — Я старик и хочу умереть с честью. А эти двое должны жить. Украинцу вы уже сломали жизнь. Довольно с вас украинской крови. Убейте меня, если вам нужна кровь.
— Их обоих завтра или послезавтра все равно убьют при штурме. Будет контрнаступление, и я их поставлю впереди своих людей. Это — по правилам. А вас, конечно, не тронем. Посмотрите спектакль до конца.
Глава 42. Честь Франции
Алистер Балтимор часто говорил то, что не вполне совпадало с фактами. Это было связано с профессией: галерист и менеджер современного искусства всегда вынужден немного подвирать. Надо рассказывать клиентам о значении той или иной полоски, того или иного квадратика — занятие не столь легкое, как стороннему наблюдателю может показаться. Галерист не считал преувеличения грехом, но полагал компонентом профессии. В те минуты, когда Балтимор не играл, он представлялся себе искренним человеком и это было самой изысканной игрой.
Впрочем, галерея и продажи артефактов богачам были не главным занятием Балтимора, а то, что составляло основную статью его доходов, требовало еще большего напряжения сил и еще более изощренной фантазии. Миссия в Москве давалась галеристу тяжело. Возникли разногласия с Грегори Фишманом, представлявшим иную финансовую группу, и разногласия были принципиальными.
Алистер Балтимор спустился к завтраку в дурном расположении духа.
Остановилась оксфордская делегация в отеле «Метрополь» — где же еще преклонить усталую голову европейцу в снежной столице тотального произвола? Бережно реставрированный дворец ар-нуво славился рестораном «Савва» и поздними завтраками с икрой и шампанским. Именно в «Савве» встречались путешественники по утрам, и шампанское немного отвлекало от ужасов войны.
Жанна Рамбуйе, подсев к британцу, отказалась от предложенного бокала, спросила себе кофе; осведомилась, где может отыскать Грегори Фишмана.
— Собственно, цель моего визита — общение с Грегори. Уверена, вы отлично осведомлены о нашей дружбе. И вот уже который день не могу его отыскать. Мне казалось, что знаю город.
— Возможно, у нашего общего друга Грегори сейчас возникли иные маршруты, — ядовито сказал Алистер Балтимор.
Он был зол на Фишмана, возможность досадить самоуверенному американцу его радовала. К тому же это был тот редкий случай, когда он мог сказать правду — и эта правда доставила ему удовольствие не меньшее, чем профессиональное вранье.
— Поищите Грегори у своей подруги, — посоветовал британец.
— У Инессы? Но, кажется, мы уже отдали ей визит.
— Грегори у нее каждый день.
— Вот как?
— Навестите ее. Искренне советую.
И, проделав небывалый аттракцион — сказав несколько правдивых фраз подряд, Алистер Балтимор намазал блин толстым слоем икры. Все же и во время мировой войны, среди горя и тревоги, можно отыскать оазис.
— Грегори мне нужен по важному делу, — сказала Жанна. — Вы помните, речь идет об арестованном. Грегори может повлиять…
— Ах, это, — британец отмахнулся. — Я начисто забыл. Никто про Рихтера не думает. Все зашло столь далеко, что уже не до старика. Уверяю вас, Грегори заниматься мелочами просто не станет. Он сейчас такими капиталами ворочает… — Алистер Балтимор сдержался, овладел собой, не выругался. Однако решил сообщить собеседнице неприятную вещь:
— У Грегори много забот. И новая пассия. Деловым людям требуется сбросить напряжение. Уверены, что шампанское не будете? Неплохое.
Жанна Рамбуйе пришла к Инессе Терминзабуховой. Дверь открыл заботливый супруг дамы, бизнесмен, чьи успехи в торговле охранными механизмами столь широко известны. Серж Кучеящеров был несколько смущен неожиданным визитом, но Жанна стремительно прошла в гостиную.
Подруга сидела на диване, внимая наставлениям светского аббата, Жозефа де Местра наших дней, вразумлявшего ватную Москву. То была миссия интеллектуального воспитания и возбуждения сознания элит. Брюссельский дипломат Астольф Рамбуйе, супруг Жанны, деликатный, мелодичный — своим равномерно журчащим голосом приводил слушателя в сонно-просветленное состояние. Так во время проповеди в соборе или во время лекции о полураспаде плутония глаза закрываются сами собой, а проблема конца света (которая описывается в лекциях) кажется бесконечно далекой.
Склонив голову набок, полузакрыв глаза, Инесса Терминзабухова внимала тихой мелодичной речи просветителя. Последний же порой брал слушательницу за руку, но не с игривой целью, а чтобы услышать пульс, понять, дышит ли еще дух свободы и демократии в ватном теле Москвы. Слабо, почти нечувствительно, но дух свободы еще подрагивал в нежной руке Инессы и в ватном теле первопрестольной.
На коленях Астольфа Рамбуйе лежал неизменный томик Кюстина, и дипломат зачитывал вслух наиболее яркие пассажи.
— «Когда над Россией взойдет солнце гласности, весь мир содрогнется от высвеченных им несправедливостей», — медленно и с выражением читал Астольф. — Ах, если бы я мог прочесть это по-французски, вы бы лучше оценили эту мысль.
— О, я когда-нибудь заговорю на этом языке!
— Вы видите, Кюстин предвидел появление Горбачева, но мог ли он знать, что России гласность не потребуется. Тирания вернулась с неизбежной закономерностью.
Инесса скорбно соглашалась.
— Приятно встретить знакомого, — кивнула мужу Жанна Рамбуйе. — Вижу, время проводите с пользой.
— С утра обежал полгорода, — сообщил Астольф, — ты еще спала, а я провел важные переговоры. Здесь недавно.
— Дорогая, сейчас, как никогда раньше, России необходимо просвещение. Оно запоздало, да! Но твой муж делает все возможное… Москва стала фронтовым городом.
— Однако вы все еще здесь. Никак не уедешь?
— Дорогая, планы изменились, я совершенно запуталась… Москва опустела, и следовало уехать давно, но куда? Мир так быстро меняется. Мы собирались к себе в Лондон, но сегодня в Лондоне очень сложно. Приходится оправдываться за каждый фунт. И, честно говоря, Британия мне надоела. Она уже не в тренде. Сегодня все едут в Берлин, там сегодня все наши. Ты представь! Зыков дает концерты, Макаревич поет, Галкин веселит публику. Нет, сегодня вся Москва уже в Берлине. Берлин — это Мекка сегодня. Серж старается найти квартиру.
— Почему не Париж?
— Дорогая, о чем ты говоришь? Как сегодня ехать в Париж?!
