Морской штрафбат. Военные приключения - Сергей Макаров
— Суха теория, мой друг, — цитируя Гёте, отшучивался штурман Вилли Штольц. — А я учусь на собственных ошибках.
— Повторяя их снова и снова, — иронически добавил судовой врач.
— Повторение — мать учения, — заявил штурман.
Около артиллерийской площадки они развернулись и так же неторопливо двинулись обратно, в сторону носа. Вскоре их голоса слились в невнятное бормотание и затихли. Капитан Майзель вытряхнул из пачки сигарету и закурил. «Маньяки», — подумал он о своих подчиненных. В большей степени это относилось к штурману, но доктор Вайсмюллер тоже был хорош — видимо, заразился шахматным безумием от делившего с ним каюту Штольца.
Субмарина уверенно шла сквозь постепенно редеющий туман, держа курс на устье одного из бесчисленных норвежских фьордов, где располагался хорошо знакомый капитану Майзелю бункер. Пока база находилась в процессе строительства, капитан наведывался туда лишь время от времени. Теперь ей предстояло стать постоянным местом службы Альфреда Майзеля, его вторым домом, и этот дом был уже недалеко. Перспектива новой встречи с брига-денфюрером Шлоссенбергом не особенно радовала — этот берлинский гусь Майзелю определенно не нравился. Утешало лишь то, что комендант будет где-то в стороне, на заднем плане, занятый своими делами, не имеющими никакого отношения к боевым действиям и внутреннему распорядку субмарины. Он не будет, как во время того похода, мозолить экипажу глаза и распоряжаться, так что его присутствие вряд ли окажется столь же тягостным, как в прошлый раз. Зато служить под командованием адмирала фон Ризенхоффа — большая честь. Про него поговаривают, что он склонен к безрассудным авантюрам и что служить под его началом крайне рискованно, но что с того? На войне безопасность — иллюзия, и тот, кто пытается спрятаться от вражеских бомб в бетонном подземелье, рискует оказаться заживо погребенным под руинами своего убежища. Авантюры… Видит Бог, война с Россией с самого начала была авантюрой. Теперь это наконец стало очевидным, и настало время, когда спасти Германию от поражения может только новая авантюра — вернее, ряд авантюр, причем не каких попало, а вот именно рискованных и, главное, удачных. О том, что затевать войну с русскими не следует, предупреждал еще великий канцлер Бисмарк, но кто из правителей станет прислушиваться к словам покойника, особенно если эти слова идут вразрез с их планами?
Вайсмюллер и Штольц возвращались. Они по-прежнему спорили, но, судя по долетавшим до капитана обрывкам фраз, предмет спора был уже другой.
— История ничему не учит, — говорил штурман, — она только наказывает за незнание своих уроков. Между прочим, это сказал русский историк. Только не спрашивай, как его звали, я вечно забываю эти странные русские фамилии…
— Это неважно, — откликнулся доктор. — В данный момент мне хочется спросить о другом: какие именно уроки истории ты имеешь в виду и кто, по-твоему, будет наказан за недостаточно прилежное их изучение?
— Я думаю, ты сам все отлично понимаешь, — сказал Штольц.
— Думаю, да, — согласился врач. С мостика было видно, что его губы сложены в ироническую куриную гузку, а руки привычными неторопливыми движениями набивают трубку, и капитан про себя отметил, что видимость заметно улучшилась — туман рассеивался буквально на глазах, и это было скверно, потому что до полной зарядки аккумуляторов оставалось еще не меньше полутора часов. — И еще мне кажется, Вилли, что, если тебя слышит и понимает кто-нибудь помимо меня, урок будет преподан тебе.
Капитан Майзель отступил на шаг от перил и повернулся к беседующим спиной за мгновение до того, как те, одинаковым движением подняв головы, посмотрели на мостик. Он подумал, что всего лишь год назад его подчиненным и в голову бы не пришло вести подобные разговоры. Да и ему самому вряд ли вспомнилось бы именно это высказывание Бисмарка — ну разве что в качестве крамольной шуточки, которой не поделишься ни с кем. И даже не потому, что это опасно, а потому, что она кажется глупой и неуместной даже тебе самому. Да, за год многое переменилось, но это не оправдывает пораженческих настроений, особенно среди офицеров.
Капитан решил, что сразу же по прибытии на базу, где полно укромных уголков с отличной звукоизоляцией, устроит капитальную выволочку Штольцу и серьезно поговорит с доктором. Есть темы, при обсуждении которых его ирония, мягко говоря, неуместна. И именно с таких вот разговоров и обменов двусмысленными шуточками во время прогулки или за игрой в шахматы начинается разложение…
Майзель подавил вздох. Беспокойных мыслей было бы куда меньше, если бы из-за шторма субмарина не отбилась от флотилии. Ему было не привыкать действовать в одиночку, без оглядки на соседа и надежды на помощь, и все-таки увидеть сейчас справа и слева от себя уверенно рассекающие угрюмые северные воды черные корпуса субмарин было бы весьма приятно и утешительно. Увы, их не было, и оставалось только гадать, всем ли удалось пережить бурю и разминуться с русской глубинной бомбой: до прибытия на базу был отдан приказ хранить полное радиомолчание, чтобы избежать обнаружения флотилии противником.
Когда капитан вернулся к перилам, доктор уже был один. Задрав голову, он стоял у леера с правого борта и, попыхивая трубочкой, смотрел в небо. Капитан машинально последовал его примеру и увидел, что сквозь поредевшую дымку тумана уже начала проступать неяркая утренняя голубизна. Денек обещал быть ясным и погожим, и, посмотрев на часы, Майзель испытал давно ставшее привычным беспокойство: надежда на то, что переход в надводном положении на этот раз от начала и до конца окажется гарантированно безопасным, таяла на глазах вместе с туманом.
— Наводчик, не спать, — негромко сказал он, поглядев вниз.
Артиллерист вздрогнул, поднял голову, которая до этого подозрительно низко склонилась к груди, выпрямился и начал с подчеркнутым вниманием осматривать небо, с которого в любую минуту могла нагрянуть смерть. Доктор Вайсмюллер обернулся, шутливо взял под козырек, приветствуя командира, выбил трубку о стойку леера и, сунув руки в карманы шинели, в одиночестве возобновил свою прогулку по палубе. «Струсил», — подумал Майзель о тихо испарившемся штурмане. Доктор тоже наверняка струхнул, осознав, что их небезобидный разговор достиг ушей капитана, но, по крайней мере, сумел это скрыть.
Субмарина шла курсом зюйд-зюйд-ост, рассекая заостренным носом воду, которая уже не казалась черной, буквально на глазах приобретая чистый аквамариновый цвет. Редеющий туман больше не стоял сплошной стеной; он клубился, расступаясь перед стальным грибом ходовой рубки, завивался спиралями, косыми белесыми столбами тянулся куда-то над спокойной водой, вызывая из глубин памяти отголоски суеверного страха перед призраками погибших моряков.
