На встречу дня - Ежи Вавжак
— Ты имеешь в виду Кшиштофа?
— Не только.
— Мне кажется, ты не можешь понять одной простой вещи, Гжегож. Я, как и ты, воспитывалась в трудных условиях. Ты знаешь, что мои тетки живут на скромную пенсию. Почти все годы учебы в институте мне самой приходилось зарабатывать на жизнь. А ведь каждому человеку хочется жить с удобствами, в достатке, спокойно, а порой даже и чего-то большего. И не так-то легко выбрать: взбираться ли ступенька за ступенькой, или сразу же прийти на все готовое... Возможности, открывшиеся перед Кшиштофом, — соблазн, перед которым редко кто бы устоял.
— Но я не могу этому аплодировать, хотя и признаю твою правоту: подвернись мне такое, немало пришлось бы поломать голову.
— Мы с тобой заранее обречены остаться порядочными людьми... — Марте не хочется подливать масла в огонь. — Я тоже могу ошибаться, но и мне Кшиштоф не нравится. Он какой-то слишком уж удобный, хотя это еще не беда, пока не перерастет в норму его жизни, пока он не упрощает и не обходит стороной трудные проблемы. Диплом они делали вдвоем. Вроде бы сообща, понимаешь?
— Догадываюсь, каков был его вклад. Меня удивляет только Роман — зачем он на это пошел?
— Я и сама не пойму, есть же какая-то разумная граница солидарности, товарищества...
— Порядочности, — добавил он.
— Ну, это, пожалуй, слишком, Гжегож. Мы ведь только строим домыслы.
— Мне тоже трудно доказать, что у меня идеальный характер, но во всяком случае кошмары мне не снятся.
— Не сбивайся с ритма, — прикрикнула на него Марта, смешно морща брови.
— Вы слишком много выпили, дорогая.
— Да, постой-ка, — спохватилась вдруг Марта, — а ведь твой будущий тесть тоже, кажется, какая-то фигура... Прости. — Она умолкла на полуслове, видя, как изменилось его лицо. — Кстати, как у вас дела? — уже серьезным тоном спросила она. — Кристина сегодня тоже, кажется, не брызжет весельем.
— Все по-старому, — пробурчал он. — Ждем, сами не знаем чего.
— Откровенно говоря, Гжегож, Кристина — девушка на зависть всем мужчинам. Ты должен верить в нее. Я мало ее знаю, но она сразу расположила меня.
— Больше мне ничего и не остается, — пожал он плечами. — Спасибо.
— За что?
— За то, что ты такая, как всегда.
— Меняемся! — выкрикнул Роман, и Гжегож тотчас попал в объятия Иолы.
Она, должно быть, выпила больше Марты или была просто слабее, во всяком случае, показалась Гжегожу совсем пьяной.
— Наши мальчишки начисто сопьются, — заливалась она звонким смехом, — и тебе одному придется всех нас развлекать, Гжегож!
— Сегодня их торжество, — пытался он защитить друзей. — А как твоя учеба?
— Плевать мне на нее, — фыркнула Иола пренебрежительно. — Мучиться столько лет. Ради чего, скажи?
«Ну, конечно, — подумал он, внимательно приглядываясь к ней, — по-своему она права. Зачем ей мучиться? Папаша вполне в состоянии купить ей мужа-инженера. Сто лет назад он мог бы купить дворянское звание, титул барона, а сейчас вынужден довольствоваться зятем-инженером».
— Идем к столу, выпьем, — неожиданно предложил он, беря ее под руку.
— Вот это уже другой разговор!
Он выпил большую рюмку коньяку, никого не дожидаясь и не обращая внимания даже на недовольный взгляд Кристины. Ему стало как-то все равно, что будет завтра. Вечер покатился, как и следовало ожидать: хуже, чем скверно.
К ним подошел Кшиштоф.
— Я уже набрался, — серьезно заявил он.
— Посмотрите, какое откровение! — всплеснула руками Иола.
— Но я усек, что вы секретничаете. — Его бросило на валик дивана. — Нет ничего хуже, когда в компании непьющий.
— Наливай! — Гжегож подсунул рюмку и, прежде чем осушить ее одним глотком, воскликнул: — За свободную конкуренцию — двигатель общественного развития!
— Это ты за меня?
— Ты чертовски догадлив или сверх меры впечатлителен. Выбирай: что больше по вкусу?
Кшиштоф с минуту молча смотрел на Гжегожа. Лицо его исказилось от злости и раздражения. Потом он поставил рюмку и шагнул к Гжегожу.
— Ты, приятель, смеяться смейся, — процедил он сквозь зубы, — но не забывай: хорошо смеется тот, кто смеется последним. Я через год буду раскатывать в автомобиле, а ты и через пять лет не выберешься из своей конуры в рабочем общежитии.
— Перестань, Кшиштоф. — Роман дернул друга за руку, он стоял рядом и прислушивался к разговору. — Что ты пристаешь к нему, он же наш гость. Ничего такого он тебе не сказал!
— Сказал, не сказал, но я знаю, что он думает, — вспылил Кшиштоф. — Он считает себя лучше не только потому, что варит сталь. Герой, видишь ли, нашелся, социализм строит. А мне на это наплевать. Понятно, товарищ Гурный, принципиально и категорически начхать! Вот и все!
— Смотри, какой громовержец, — спокойно усмехнулся Гжегож, хотя секундой раньше едва сдержался, чтобы не съездить со всего размаху по этой наглой, пьяной роже. — А мне, собственно, и не нужно, чтобы ты признавал мою правоту, — продолжал он уже совершенно спокойно. — Это было бы даже подозрительно, тут уж я действительно не знал бы что и думать. Сплошное огорчение. Да на кой черт мне твое согласие? Мне вполне достаточно своего.
— Ну, хватит петушиться, — встал между ними Роман, — Это годилось для студентов, а теперь мы солидные люди, и оставим дискуссии для первокурсников.
«Ладно, не стоит портить им вечер, хотя во имя справедливости не мешало бы съездить ему по роже...» — Гжегож взял себя в руки, общее напряжение спало.
Девушки, почуяв неладное, поспешили пригласить своих кавалеров танцевать.
— Ты становишься совершенно невыносимым, Гжегож, — тихо сказала Кристина, но в тоне ее он не почувствовал осуждения, — настоящий дикарь, тебя просто нельзя приглашать в цивилизованное общество.
— Ты права. — Он крепче прижал ее к себе, хотя магнитофон изрыгал какие-то буги-вуги. — Очень уж он меня допек, этот надутый индюк. Но чего не сделаешь ради друзей, — шутовски вздохнул он. — Однако Ромек меня все-таки удивляет. Ты знаешь, они, оказывается,
