Семиречье в огне - Зеин Жунусбекович Шашкин

Взмыленные кони мчат на подъем, горы раскрыва­ют свои объятия.

Прощайте, недоступные снежные вершины! Смерть не страшит Токаша. Жаль только, что лучшие мечты оста­лись неосуществленными. Да, одному человеку это не под силу. Дело Токаша доведет до конца молодежь — Саха, Ораз. Жакупбек.

Повозка въехала в долину. Возле дачи бая Медеу она свернула в сторону и остановилась у Алмасайских пещер. Тут ее ожидали Габдулла Какенов, брат Кардена Адил, еще один человек — Токаш сначала не узнал его, но ско­ро припомнил, то был мулла, который приходил к нему на квартиру с ультиматумом от аксакалов — его все на­зывают «хальфе».

— Вот невеста! — смеясь, проговорил человек с пе­ревязанным глазом. Он сбросил повязку, отодрал при­клеенные усы и оказался Салимгереем Бурнашевым.

— Развяжите ему рот! — приказал Какенов.

Токашем занялись двое, освободили рот, развязали затекшие руки. Он узнал и этих — один из них, черно­бородый, был Яшайло, другой, хромой, с желтизной на белках глаз — Кихтенко, известный своей кровожадно­стью городской бандит, видимо, нанятый в палачи.

С кораном в руках выступил вперед хальфе.

— В виду того, что ты, сын Боки, продался кафирам и отрекся от своей веры, мы вынесем тебе приговор, со­гласно шариату.

По бокам Токаша стояли Яшайло и Кихтенко, вы­рваться и бежать невозможно. Он решил: пришла смерть, надо держаться мужественно. И сказал, с пре­ зрением оглядев всех:

— Мне судьи не вы, а народ.

— Мы — представители народа! — дрожащим отне- нависти голосом быстро проговорил Какенов.

— Вы — выродки! Выкрали из тюрьмы и собирае­тесь убить тайком. Если вы такие сильные, то почему же не выступите на открытом суде? Я не боюсь суда, я не боюсь и смерти, бандиты!

— Эй, до каких пор вы будете позволять ему лаять­ ся? — крикнул Бурнашев. — Надо кончать...

— Заткни глотку! — Яшайло ударил Токаша по лицу, из носа хлынула кровь.

— Подожди!—строго остановил хальфе. — Пусть сын Боки перед отправлением на тот свет вернется к мусульманской вере, там — он показал рукой на не­бо,— не будет мучиться. Зачем сопротивляться? Это­предначертание самого аллаха.

— Я не буду исповедываться перед вами, — ответил Токаш. — Ваше злодеяние не сегодня, так завтра будет раскрыто, а не завтра так через год, пусть даже через сорок лет, народ все равно узнает. Из вас же кто-нибудь

проболтается. Вот Бурнашев— он мальчишка, расхва­стается и скажет кому-нибудь... А ты, Какенов, не уй­дешь от расплаты. Народ ненавидит тебя. Ты был сыши- ком царского правительства, истязал людей, замучил не одного казаха, презрительно называя «галка», «чер­ныш»...

— Бей! — крикнул, не выдержав, Какенов. Яшайло опять ударил по лицу. Токаш плюнул в Какенова — вместе с кровью вылетели два зуба.

— Подожди! — снова вмешался хальфе, он поднял коран:—Сын Боки, не отказывайся, что ты раб божий. Будет плохо...

— Я никому рабом не буду. Я слуга народа.

— Сознаешь себя плотью пророка?

— Я плоть своего народа, мулла.

— Послушайте, хальфе, зачем напрасно тратить время! — закричал вышедший из терпения Какенов.— Лучше спроси, знает ли он, кто такой Фальковский.

— Не вмешивайся в святые дела, дорогой мой. Мне шариат повелевает поступить так. Возможно, этот не­счастный забыл законы шариата, моя обязанность на­помнить.

Токаш не слушал муллу, Какенов заставил его по­думать о Фальковском. Да, это Марков. Кровожадный двуногий волк...

— Ты шиит или сунит? — спрашивал хальфе, подой­дя ближе. — К кому из мусульман ты причислишь себя?

— Я революционер, коммунист, ленинец! — громко ответил Токаш.

— Бей!-—взревел Какенов.

Яшайло отступил, засучивая рукава и приготовля­ясь. Широко ставя кривые ноги, он приблизился, раз­махнулся. Токаш, пригнув голову, резко ударил лбом в подбородок. Икнув, Яшайло закинул голову и упал на­взничь Кихтенко и Какенов с воем набросились на Бо­вина. Бурнашев выхватил кинжал:

— Отойдите, я его прикончу.

Очнувшийся Яшайло поднялся, сказал с кровавым хрипом в горле:

— Постой, я теперь сам его убью.

— Яшайло, прекрати!—подняв руку, проговорил до сих пор молчавший Адил.— Сначала вынесем приговор. Какой будет приговор?

— Разрубить на части! — крикнул Бурнашев.

— Выколоть глаза, сжечь, сжечь!—брызгал слюной Какенов.

Адил повернулся к мулле.

— Пусть приговор вынесет хальфе.

— Шариат не разрешает рубить на части, — хальфе покачал головой.— Это будет надругательством над те­лом. Грех...— Он поднял руку и, опуская, задержал ее, по­казывая на Токаша.— Сжечь!

Кихтенко, видимо, знал, каков будет приговор. Как только хальфе произнес последнее слово, бандит нырнул в пещеру и появился с ведром керосина. Токаша привя­зали к каменному выступу горы. Кихтенко облил То­каша керосином, Яшайло чиркнул спичку. Огонь сразу же обхватил Токаша всего, взметнулся ввысь. Токаш про­ должал стоять, почти невидимый в золотистом буйном и упругом пламени, которое плыло без треска, с тихим гу­дением и шелковым шумом. Оно поднималось все выше, и казалось — горящий человек спустился с вершины Ала­Тау и над головой его бился и трепетал длинный ярко- алый стяг...

Мглистое небо раннего утра просветлело; показалось солнце. Белые лучи его хлынули ярким потоком в уще­лье. II долго еще в солнечном свете билось, извивалось, устремляясь ввысь, золотисто-алое полотнище знамени...

Глава 29

Акбалтыр добралась до города только к вечеру. Ее спутник, мальчик-подросток, устал подгонять измученно­го коня. Акбалтыр, хватаясь за седые волосы, выпол­завшие из-под жаулыка, всматривалась в тревожную улицу. Сколько раз она бывала в городе, и все не мо­жет привыкнуть к нему. Все улицы похожи одна на другую.

— Вправо, Рахим, — говорила Акбалтыр мальчику, и он поворачивал вправо, а через несколько минут, на перекрестке улиц, показала рукой:—Теперь влево.

Она сама не знала, правильно ли указывает. Надо было ехать и ехать скорее, потому что сердце не давало покоя, готово было разорваться от горя. Целый день она ничего не ела и не думала о еде. Глаза и щеки ее

не высыхали от слез. Ужасная весть пришла из города в аул...

Вот беда: никак не разыщут дом Курышпая! Акбал- тыр спрашивала каждого встречного. Одни, отрицатель­но покачав головой, шли дальше своей дорогой, спеши­ли по своим делам, другие, тоже не знавшие, где живет Курышпай, сочувствовали их положению: уже вечер, где старушка и мальчик найдут себе приют на ночь?

Из-за угла вывернул верховой казах в бобровой шапке. Акбалтыр окликнула его, помахала рукой. Тот поравнялся