Умеренный полюс модернизма. Комплекс Орфея и translatio studii в творчестве В. Ходасевича и О. Мандельштама - Эдуард Вайсбанд

243

Предварительной репликой Ходасевича на ивановский образ поэта-укротителя из этого стихотворения видится мотив «укротителей-фигляров» из незаконченного отрывка 1925–1926 гг.: «„Под звук бэлотт, под гомон баров“. / За имя Божие не жгут, / А львы (и то не часто) рвут / Лишь укротителей-фигляров…» [Ходасевич 2009–2010, 1: 554].

244

В подкрепление мысли о подспудной полемичности статьи Ходасевича по отношению к статье Мережковского можно обратиться и к хронологии написания этих статей. Черновик «Цитат» датирован Ходасевичем 20 ноября 1926 года (см. [Ходасевич 1999–2014, 2: 586]). Гиппиус в письме от 1 ноября 1926 года соредактору «Нового дома» Н. Берберовой писала о том, что Мережковский «собирается дать непременно что-нибудь во 2 № <„Нового дома“>, статейку или стихи» [Гиппиус 1978: 13]. И с письмом Ходасевичу от 15 ноября 1926 года высылается обещанный материал: «Вложенное – заметка Д. С-ча <…> К 15-му написать уж было нельзя, – ведь сегодня 15-ое! <…> теперь, если б 2 № появился без наших следов, это бы означало наше падение прямо в объятия Цетлина» [Там же: 73]. Посланная заметка Мережковского – это, несомненно, «О мудром жале», единственная его публикация во втором номере «Нового дома».

245

См., например, переосмысление орфического катабасиса в стихотворении «Под землей» [Ананко 2020], [Waysband 2021]. См. также стихотворение «Баллада» («Мне невозможно быть собой…», 1925), самим названием отсылающее к «Балладе» 1921 года. Во второй «Балладе» получает негативное переосмысление другой мотив орфического мифа – «теургические» способности поэта «заворожить» свою публику. Если в «Балладе» 1921 года «пенье» поэта способно преобразить низкий «быт», то в «Балладе» 1925 года этого не происходит, и в коммуникации с публикой поэт очевидно «проигрывает» представителю кинематографа, который, как писал Ходасевич в статье «О кинематографе» (1926), «не есть искусство» [Ходасевич 1996–1997, 2: 137].

246

Бунин упомянут как пример «литературщика», игнорирующего не только религиозные, но и – по мнению Гиппиус – моральные нормы. Об отношении Гиппиус к связи Бунина и Г. Кузнецовой см. ее недатированное письмо к Берберовой 1927 года [Гиппиус 1978: 23] и письмо к Адамовичу 27 июля 1927 года [Pachmuss 1972: 357].

247

Ср. сходный полемический выпад Вяч. Иванова в «Мыслях о символизме» (1912) касательно Мережковского: «Мережковский же хочет влить вино своего религиозного пафоса, которое мнит новым, в мехи ветхие старозаветного иррелигиозного радикализма времен Белинского и шестидесятых годов» [Иванов Вяч. 1971–1987, 2: 614].

248

См. в письме Ходасевича к Н. Берберовой от 5 апреля 1928 года описание альбома И. Д. Гальперина-Каминского с автографами литераторов: «<…> а еще там есть Брюсов, Дима про слишком ранних предтеч, Зина…» [Ходасевич 1988: 245].

249

См., например, стихотворение Блока «Пожар» (1906): «Дети ночи черной – где мы?..» [Блок 1997–, 2: 136].

250

В квадратных скобках здесь и далее дан текст, зачеркнутый Ходасевичем.

251

См. рецензию Ходасевича на роман Мережковского «Мессия» в газете «Возрождение» (1927, 18 августа) [Ходасевич 2009–2010, 2: 454].

252

Статья Гершензона вызвала полярно противоположные читательские отклики. Сам Бицилли ссылался на книгу Д. Мирского, где «толкование Гершензона принято, как бесспорное» [Бицилли 1926: 467]; [Mirsky 1926: 135]. Положительную оценку гершензоновской интерпретации можно найти и у К. Мочульского; см.: К. Мочульский «Возрождение Пушкина» («Звено», 1924, 16 июня) и его некролог «М. О. Гершензон» («Звено», 1925, 2 марта); перепечатано в [Мочульский 1999: 32, 373]. П. Е. Щеголев, однако, в нелицеприятной рецензии на «Мудрость Пушкина» писал, что «новое толкование Гершензона <„Памятника“ Пушкина> натяжка, на этот раз докучная и нудная» [Щеголев 1920: 58]. П. Н. Сакулин не менее сурово отнесся к гершензоновской интерпретации «Памятника» – см. [Сакулин 1924: 39–51]. Историю вопроса см. [Алексеев 1967: 48–51]; [Горовиц 2004: 129–133].

253

Имеются в виду стихотворения «Памятник» (1928) и «Не ямбом ли четырехстопным…» (1938?).

254

См. в черновике также варианты: «<Лишь> Он <мудрой прелестью их чаровал> <волховал>» [Ходасевич 2009–2010, 2: 560].

255

Упомяну здесь стихотворение Н. Берберовой «Без женской нежности, друзья, как жить? Без женской прелести кого любить?..» (напечатано в вышедшем в конце лета 1927 года первом номере «Нового корабля»), трактующее тему вечной любви в ее литературных воплощениях: «Она к тебе из незабытых книг / Высоколобый свой подъемлет лик… / Ее Лаурой, Юлией зови / Или Еленою. Но без любви / Ты жить не можешь. Всем нам снится сон: / Никто любовию не обойден» [Берберова 1984: 35]) и чья метрическая, лексическая и тематическая перекличка с «Мы» заставляет задаться вопросом, не была ли она здесь сознательной. Предложу ей возможную мотивировку. В первом номере «Нового дома» был напечатан своеобразный поэтический диптих о Дон-Жуане – стихотворение Адамовича «Дон-Жуан, патрон и покровитель» и ответ на него Зинаиды Гиппиус «Ответ Дон-Жуана» «совершенно в той же форме, – только с иным содержанием», как она писала в письме к Берберовой от 27 апреля 1926 года [Гиппиус 1978: 6]. Возможно, перекличка стихотворений Ходасевича и Берберовой в какой-то степени связана с попыткой создать свой диптих о любви в пандан к «дон-жуановским» стихам Адамовича и Гиппиус.

256

См., напр.: «<…> орфическая теогония нами понята, как система символов, ретроспективно отражающая стадии примитивного религиозного творчества; вот она: время, эфир и хаос лежат в основе всего сущего; время из эфира и хаоса образует яйцо; из яйца вылупляется двуполый змей (Протагон, Эрос, Приап, Мэтис, Фаэтон, Фанес); змей рождает Ночь» [Белый 1910: 541]. Аристофан, пародирующий в «Птицах» орфическую теогонию, представляет ее несколько иначе: «Чернокрылая Ночь перво-наперво рождает яйцо, что ветром надуло. Из него по истечении времени вылупился полный вожделения Эрос» (Arst. Av. 695–697), см. [Лебедев 1989: 38]).

257

Напомню, что в этом номере «Северных записок» была напечатана и подборка стихотворений Ходасевича, затем вошедших в книгу «Путем зерна».

258

П. Успенский и В. Файнберг также обратили внимание, что в «Зверинце» в приведенной цитате поэзия «предстает косматой, поскольку так воплощается козел из сочетания козлиная песнь, которое подспудно вводит в текст свое переводное значение („трагедия“) с его семантикой»