Темиртау - Зеин Жунусбекович Шашкин

— «Доченька»! — Акмарал даже стиснула кулаки.— Она даже и не казашка, мать-то у нее русская. Ну, подожди, подожди! Приду я к этому старому черту и поговорю сама.

И тут Ажар испугалась по-настоящему, ведь Акмарал все могла. Для нее такой преграды, как приличие, вообще не существовало.

— Да нет, нет, апа, все это сплетни,— сказала она быстро.— Дамеш моя сестренка, я ее люблю, как родную. Она никогда не сделает мне такой пакости.

— Та-ак! — протянула Акмарал.— Ну, а почему ты с мужем живешь не по-прежнему?

Ажар пожала плечами.

— Что жмешься, неправда разве?

— Да нет, мама,— ответила Ажар,— неправда! Все у нас в порядке, живем хорошо.

— Не лги матери! — строго прикрикнула Акмарал.— Я все вижу.

— А если он меня разлюбил,— прошептала Ажар, краснея до слез,— то разве в этом кто виноват?

— Что? Разлюбил? — вскочила Акмарал,—Ну ладно, я покажу ему, как разлюбил. Да и ей тоже! Я и не таким волам шеи крутила!

Акмарал вышла от дочери красная от злости. Она сначала не поверила Муслиму, считала, что это все сплетни. Хороши сплетни! Подумать только, что устраивает эта Дамеш! Взяли ее чуть не с улицы, пригрели, образование дали, а она, подлая... Смотри-ка, чем отблагодарила. И нашла же кого обхаживать — Каира! Директоршей, значит, захотела быть! Ах, негодница, ах, подлая! Вот и жди теперь от нее почтительности. Она как плохая лошадь, спереди подойдешь — укусит, сзади — лягнет. Да и с родителями ее какая-то темная история. Отец не то умер в тюрьме, не то расстрелян. Мать тоже не поймешь, как погибла. Теперь эта негодница, мало, что сыну жизнь отравила, за зятем начала ухлестывать, значит, и дочь хочет сделать несчастной.

...Ах, гулящая девка, ах, пакостница, ну подожди же, не с той ты связалась.

О том, что главный инженер публично сравнил завод с коровой, на другой же день узнали все.

Кто смеялся, кто качал головой, кто просто отмалчивался.

К обеду сведения о партсобрании дошли до первого секретаря горкома Базарова. «Задела Муслима статья,— рассмеялся секретарь,— здорово задела».

А слух обрастал все новыми подробностями, и скоро весь завод разделился на два лагеря; Одни говорили: «Как работали до войны, так работаем и сейчас». Другие ворчали, что Дамеш, мол, и сама не знает, чего хочет. Давно ли она носилась по заводу и трещала о Муслиме «О, это голова! Он один стоит всего технического отдела. Без него завод закрывай!» А теперь ведь поет совсем иное: «Муслим отстал. Технические новинки не читает, Журналы не выписывает. Любое рационализаторское предложение ему что нож к горлу».

Пошла по заводу и кличка Корова. Дамеш знала, так теперь зовут главного инженера ее сторонники.

Вскоре в очень нехорошую историю попал и Ораз. Вечером в парке он подрался с двумя парнями и очутился в милиции. Из-за чего вышло дело, он не рассказывал, но Дамеш все-таки узнала. Один из парней крикнул: «Вон мастер пошел домой от своей коровы». Ораз, не говоря ни слова, подошел и закатил парню пощечину. Все это было страшно неприятно. У Дамеш голова шла кругом.

Однажды, погруженная в эти мысли, она возвращалась домой с вечерней смены. Вдруг ее обогнала длинная голубая машина и резко остановилась. Все случилось так неожиданно, что Дамеш испуганно шарахнулась в сторону. Но в эту минуту через автомобильное стекло она увидела лицо Каира: директор махал ей рукой и улыбался.

— Дамеш,— сказал он, выскакивая из машины,—я приехал за тобой. Поедем-ка на озеро, погуляем по берегам. Я в прошлое воскресенье был там, это ж такая красота...

Видно было, что он специально поехал за ней. Это, конечно, приятно. Однако она все-таки колебалась.

— Не знаю, право,— сказала Дамеш нерешительно.— Уже поздно, да и не одета я. Смотри, какие у меня туфли.

— Поедем, дорогая, поедем! — прижал руку к груди Каир.— Ты и в этих туфлях просто чудо! Покажу тебе наш новый дом отдыха! Ну, не упрямься, прошу тебя.

Она взглянула на его доброе лицо, покорные, умоляющие глаза и смягчилась.

— Ладно,— сказала она.—Один раз, куда бы ни шло. Едем, только ненадолго.

— Да через десять минут мы будем там!—воскликнул Каир,— Садись!

Проскочили мост, соединяющий пригородный поселок с грродом, поднялись по асфальтовому шоссе, опоясывающему гору, и вышли из машины.

Дамеш пошла к склону горы и подставила лицо свежему ветру. Он дул с озера и нес запах воды и тростников. Город с этого места виден был весь как на ладони. Было еще не поздно, и небо казалось синим и чистым, таким же, как и озеро. В свете заходящего солнца четко вырисовывались кварталы, улицы, белые корпуса зданий.

Она почувствовала взгляд Каира и обернулась. Он, как и тогда, на дороге, смотрел на нее так покорно и так хорошо улыбался, что Дамеш, не зная, что сказать, спросила:

— Скажи, пожалуйста, а двадцать лет тому назад город выглядел так же?

Каир засмеялся.

— То есть как это так же! Да разве ты не помнишь, что ты здесь застала, когда приехала сюда с дедом Ку- рышпаем? Ты тогда в какой класс ходила? В пятый? Неужели ничего не помнишь? Что было, чего не было?

Ну, конечно, она помнит все. Только тогда она ходила не в пятый, а в четвертый класс и была худышкой, длинной тонкой девочкой в белом джемпере и шапочке, трогательной и смешной, как торчащее заячье ухо. Она каталась на коньках, вечно таскала их с собой под мышкой и все дни до вечера пропадала на озере. А города в то время еще не существовало вовсе. Было три улицы и одна площадь — вот и все! А в 1937 году тут и вообще ничего не было, кроме десятка казахских мазанок. Не было и озера. Это уж потом повернули воду реки Нуры и загнали ее в долину между двух гор.

Каир стал рассказывать об этом и говорил до тех пор, пока совсем не стемнело. Когда они подняли головы, небо было уже обложено тучами, озеро стало тусклым,

мрачным, почти черным. Белые гребешки волн пробегали по нему.

— Смотри, смотри, моторная лодка! — крикнула Дамеш.

Они пошли вниз.

Но идти быстро Дамеш не могла, мешали туфли на высоких каблуках. Через несколько шагов она вскрикнула, и Каир едва успел подхватить ее.

— Нет, так мы никуда не дойдем,— сказал он