Семиречье в огне - Зеин Жунусбекович Шашкин

— Как же тебя пустили в свой «косяк»?— сострил Курышпай, как всегда без признака улыбки на лице.

Токаш и сам удивлен этим.

— Наверное, на суд поведут...

Сят, вздрогнув, поднял голову. Насупив брови, он изрек:

— По-моему, дело наверняка прекратят.

— Почему? — спросил Токаш, заранее зная, что Сят будет предсказывать только благополучный исход.

— Лишь один сатана не питает надежды на буду­щее...

— Сят-ага говорил, что у нас есть сознательные лю­ди, которые заботятся о народе. Он надеется на них,— сказал Курышпай и краем глаз посмотрел на Сята.

— Недостойны они имени сынов народа, если обре­ кут нас на смерть,— произнес Сят.

Токаш быстро повернулся к Сяту.

— Ну, расскажите, аксакал, на каких это сыновей народа вы надеетесь?

— Я питаю надежду на нашего Мухамеджана, сына Тынышпая. Когда его выбирали в Государственную ду­му, я сам давал за него поручительство... Еще я питаю надежду на Ибраима, сына Джайнака.

Токаш, не выдержав, громко расхохотался. К нему присоединился и Курышпай. Послышался глухой звук

шагов коридорного надзирателя. Он вплотную подошел к двери камеры и ключом постучал по ней.

— Что за смех?! Прекратить!

Сят недовольно посмотрел па Токаша и Курышпая.

— Хватит вам! Или в карцер хотите?..

Токаш понизил голос.

— Ну и нашли же вы сыновей народа! Если вы жде­ те добра от козьеголового Джайнакова, то не скоро при­дется нам распрощаться с тюремной баландой!

Курышпай хотел что-то вставить, но Токаш, горячась, перебил его:

— «Любимые сыны народа» пожертвовали вами, что­ бы выслужиться перед царем, пожертвовали казахской молодежью. Неужели вам не понятно? Иначе, почему они не выступили вместе с Бекболатом?

— О них и говорить-то не стоит,— заметил Курыш­ пай, вытаскивая из кармана роговую табакерку с насы- баем* *.

— Вот именно, — подтвердил Токаш. — Эти отще­ пенцы разве когда-нибудь пойдут вместе с народом? Эх, Сят-агай, наивно вы мыслите!

— Ну и оставь их в покое! — обиделся Сят. — За­ чем тебе они? Ты завидуешь их званию. Через каждое слово говоришь о них... Что они — поперек дороги тебе стали? Или думаешь, что они посадили тебя в тюрьму?

— А кто же еще? — допекал Сята и Курышпай.

Но Сят на замечания Курышпая не отзывался: они стали для него привычными.

Токаш понимал, что трудно в один разговор развеять заблуждения Сята. Странно, что этот бывалый человек, способный с закрытыми глазами отличить добро от зла, не мог раскусить Ибраима Джайнакова. Не одряхлел ли он и умом? Токаш молчал, раздумывая, стоит ли тратить слова на объяснения Сяту? Жизнь покажет правоту... Ку­рышпай тоже замолчал, не желая вызывать раздора. Зачем ссориться? Надо радоваться, что теперь все трое вместе...

С закоптелого потолка камеры, вытягивая вниз паути­ну, спускался паук и, дойдя до глаз Сята, остановился, покачиваясь из стороны в сторону.

— Смотрите! Это доброе предзнаменование,— радо­стно сказал Сят.

— Где это вы увидели такой признак? — сплюнул табак Курышпай.

— А вот паук! — указал длинными, тонкими, сухими, как камыш, пальцами Сят.

Курышпай посмотрел на паука и на этот раз поддер­жал Сята.

— Либо мы все, либо один из нас будет освобожден.

Токаш фыркнул:

— «Верные сыны народа», конечно, аксакала не за­будут.

— Голубчик Токаш, надо знать меру... Не набрасы­вайся ты на меня.

— И у стен, говорят, есть уши. Давайте прекратим! — сказал Курышпай тоном миротворца. — Нас здесь всего три человека, и мы не можем между собой договориться, спорим. А нужно радоваться, что мы вместе. Как-то один хороший человек Тюлемиш Карымшаков подтрунивал на­до мной: «Один казах — крик, два казаха — драка, три казаха — родовое деление». Пожалуй, его устами гово­рил аллах.

Но Токаш не хотел уступать и примиряться.

— В споре рождается истина... Старейшина рода, по­добный вам, Сят-ага, должен уметь различать друга от врага. Ничто не вечно под луной. И если в будущем власть окажется в наших руках, вы, Сят-аға, должны стать другом...

Теперь рассмеялся Сят.

— В пароде говорят: «Мыши самой деваться некуда, а ведет за собой целый табун». Так и ты,— стоишь на краю могилы и еще говоришь о власти. Забавно!

— Меня казнят, хотите сказать? — Токаш положил руку на плечо Курышпая.— Меня не будет, останется Курышпай, Саха, и другие...— голос его дрогнул.— Но умирать не хочется. Останутся несвершенные замыслы...

— Эге, смерти боишься! — не удержался от шутки Курышпай.— Вот домбры нет — плохо...

Но Токаш не обиделся на неуместную шутку, он верит Курышпаю, знает его истинные мысли.

— Жаль что нс удалось добиться цели. Все оказалось напрасным!.—тяжело вздохнул Токаш.

Сят, потупился: да, неудачно он сказал Токашу —

не надо было напоминать о могиле... Старик поднял го­лову.

— Ну, голубчик, зачем же так?.. Мудрец Жиренше говорил: «Бессмертным является имя героя, а также творение акына». Никогда не умрет имя, если оно на устах у народа.

Но и этим не утешил Токаша.

— Мы не акыны, подобно Джамбулу, и не было у нас такой хорошей славы, как у вас...— он не договорил.

В двери открылось маленькое окошечко, кто-то тороп­ливо окликнул: «Бокин! Бокин! — и спустил сверток Окошечко закрылось. В свертке оказалась буханка хле­ба, завернутая в газету «Туркестанские ведомости».

— Вот тебе и паук... Удивительно! — рассмеялся Ку- рышпай.

— Хлеб! — Токаш осматривал буханку с разных сто­рон. Мать передала бы мясо, масло. А неизвестный друт — сахар, кишмиш... Эта передача, по всей вероятности, от русских друзей.

— Сят-агаю всегда присылали жирную конину, а тебе буханку хлеба. Значит у каждого человека — своя доля. Отломи-ка мне кусочек!—сказал Курышпай.

Токаш разломил буханку пополам и в середине ее увидел бумажку. Вот почему именно буханка!

«Дорогой Токаш!

Завтра состоится суд. Нужен ли адвокат? С одним мы договорились. Не думай, что ты одинок! Есть же друзья, которые заботятся о тебе. Паренек нам обо всем расска зал. До свиданья».

Токаш безмолвно посмотрел в окно. Паренек — это Саха. А кто написал записку? Не Юрьев ли? Конечно, он

— Ну, расскажи, ну читай, о чем там пишут? Что ты медлишь?— торопил Курышпай.

— Завтра суд... Скажите! Будем ли мы нанимать ад вокатов?

— У меня нет денег! — буркнул Курышпай.

— А вы