Наступило утро - Зеин Жунусбекович Шашкин
Саратов с Кожаковым невольно рассмеялись.
— Неужели прилетит Джабраил? Тогда мне несдобровать. Обязательно попаду в ад. Страшно! Хочу подняться. Руки обмотаны. Рву зубами кебин 1 , приподнялся на локти, головою ударился обо что-то. Посыпалась земля. Напрягаю последние силы... Вижу голубое небо и солнце... Значит прав я, а не Хальфе. Правда, он снова хотел меня сунуть обратно в могилу, но дело это у него не вышло! — торжествующе закончил рассказчик.
— Тлеке, вы оставайтесь у меня ночевать,— предложил Сагатов. — А что вам дальше делать, поговорим завтра!
Но Тлеубай отказался. Тронутый вниманием, он прослезился и ушел.
— У него был летаргический сон, а его закопали в могилу, как мертвеца! — пояснил Саха гостю.— Он действительно чудом вернулся с того света.
— Кто такой Хальфе?
— Мулла! Фанатик. Предлагал выполнить закон шариата и умертвить «воскресшего» Тлеубая. Вообще этот случай доставил нам хлопот. Контрреволюционеры использовали его в аулах для разжигания национальной вражды против русских.
Кожаков лениво зевнул и резко переменил тему разговора:
— Где ваш отец, Саха?
— А почему вы интересуетесь моим отцом? — с раздражением спросил Сагатов.
— Кое-что слыхал о нем. Вы знаете, где он сейчас находится?
— Пропал без вести!
— В таком случае, я сообщу вам сюрприз. Ваш отец с басмачами!
Кожаков наблюдал за выражением лица Сагатова. Сагатов не поверил. Вспыльчивый Жунус мог сделать не
обдуманный шаг, совершить, ошибку, но он не мог перейти в лагерь врагов.
— Во-первых, позвольте вам не поверить. А во-вторых, я придерживаюсь завета Абая: «быть сыном не отца, а народа».
— Что вы не сын отца, это, пожалуй, так. Но сделаем тесь ли вы сыном народа, это мы увидим, когда казахи в Джетысу получат землю...
Сагатов проводил гостя и пошел к Глафире. Настроение его испортилось. В самом деле, каждый, с кем он сталкивается, считает себя вправе хлестнуть его по больному месту.
Глава двадцать вторая
Одно за другим два страшных бедствия обрушились на жителей аула Айна-Куль. Пожар уничтожил жилища, а наводнение — скот. Беженцы пали духом. Кастек их встретил, как жалмауз 1 в сказке, готовый проглотить живыми...
Бакен, как всегда, первый поднял голос: надо же людям где-то жить, не будут они валяться под открытым небом с малышами. Нужно совместно строить саманные дома каждому пострадавшему по очереди.
Вот почему Гульжан с братом Асхаром поехала в Қара-ой к дяде — брату Фатимы. Он был плотником, и То- кей попросил заказать ему форму для отливки кирпича.
Дядя очень обрадовался приезду Гульжан и сказал:
— А я и сам собирался к вам. Есть вести от Жунуса, дочка.
— Откуда? — встрепенулась девушка.
— Вчера у меня ночевал сын бая Мукаша, Ораз. Он ехал из Туркестана, возил жену ночевать на могиле святого Ходжа-Ахмеда Яссави. Они хотят иметь ребенка. Он встретился там с джигитом, ездившим в Бухару с главным имамом мечети. И этот джигит сказал ему: «Раненый Жунус лежит в кишлаке. Его подстрелили басмачи». Как ты думаешь, похоже это на правду?
Гульжан побледнела.
— Когда он выехал из Бухары?
— Месяц тому назад...
Услышав такую новость, Гульжан даже не осталась ночевать у дяди, решила немедленно вернуться в Айна- Куль. Она ехала с большой тревогой в сердце. Слезы бле- стелу на ее щеках. Конечно, Гульжан утаит услышанную новость от матери. Сказать Фатиме — это значит убить ее. Раздумывая об отце, одного не могла понять девушка: какой же он басмач, если они его ранили? .
Неподалеку от аула Айна-Куль расстроенную Гульжан догнала рессорная коляска, запряженная парой вороных.
— Саха! — радостно завопил Асхар, узнав брата. Мигом спрыгнув с седла, он побежал к коляске.
— Ого, какой ты стал большой! — Сагатов обнял Аскара. С Гульжан он поздоровался по восточному обычаю— поцеловал в лоб и представил Кожакову.
— Моя сестра.
Кожаков с любопытством оглядел красивую девушку и оценил: «хороша».
— Уступи мне седло, садись в коляску! — предложил Саха сестре.
Гульжан нерешительно согласилась. Сагатов с Асхаром поскакали вперед.
— «Если у джигита счастливая дорога, то навстречу попадается сама невеста!» — шепнул Кожаков казахскую пословицу, когда Гульжан уселась рядом с ним.
Девушка зарделась и отвернулась. Она уже пожалела, что уступила брату своего коня.
Фатима, обрадованная приездом сына, захлопотала и забегала. Надо угостить неожиданных гостей.
Саха и Кожаков, выпив кумыса, пошли по аулу.
Айна-Куль жужжал и гудел, как пчелиный рой в разрушенном улье. Люди, лишившиеся крова, ютились под телегами. Вместо посуды они употребляли коровьи рога и черепа верблюдов. Дети бегали голые.
Кожаков останавливался возле каждой семьи, расспрашивал и записывал убытки от пожара.
— А как вы оцениваете вашу потерю? — спросил он молодую женщину с ребенком на руках.
Женщина, удивленная таким вопросом, ответила:. Моя потеря не имеет цены.
А все-таки?
— Посмотрите! — молодуха откинула одеяло и показала обезображенное ожогами детское личико.
— Почему не отправили ребенка в больницу? — Кожаков сердито посмотрел на Сагатова.
— Помощь ей оказал врач, а ехать в больницу она отказалась,— ответила за брата подошедшая Гульжан.
— Если бы не она,— женщина указала на Гульжан,— я совсем потеряла бы свою девочку.
Недовольный Кожаков отошел и раздраженно сказал
Сагатову:
— Вот и показали себя, какой вы сын народа!
— Что вы хотите этим сказать?
— Хочу сказать, что вы обрекли на гибель этих несчастных.
Гульжан побледнела и со страхом взглянула на брата. Сагатов холодно ответил:
— Об этом, товарищ Кожаков, поговорим в обкоме.
— Не в обкоме, а в Центральном комитете!
Для членов комиссии ТуркЦИКа картина была ясна: люди не устроены, последствия провокации не устранены. В чем дело? Сагатов потребовал объяснения от Цун- ва-Зо. Ему бюро обкома поручило устройство беженцев в Кастеке, Почему он ничего не сделал?
Цун-ва-Зо снял шляпу из тонкого войлока, вытер
