Наступило утро - Зеин Жунусбекович Шашкин
— Вера Павловна, не волнуйтесь! — Саха взял учительницу за руку.— Вы знаете русскую пословицу: «На чужой роток не накинешь платок». Мы Бакена знаем. Но раз Бозтай подал заявление, Баеов обязан его проверить. Если оно ложное, Бозтаю не поздоровится. А ты, Бакен, не падай духом. Чека разберется во всем.
. На другой день Сагатов беседовал со стариками аула Айна-Куль на поляне близ озера. Старики слушали и мрачно молчали.
— Вы знаете меня,— говорил Саха.— Я вырос у вас на глазах. Скажите откровенно, почему вы не хотите временно перейти на другое место? А в Айна-Куле постепенно можно будет построить дома. Советская власть поможет вам...
Первый выступил Хальфе. Огромная, туго закрученная на голове белая чалма выделяла его из толпы. Глаза настороженно скользили по лицу Сагатова. Клинообразная борода муллы тряслась. Он начал с восхваления пророка, а потом заговорил страстным голосом:
— Мы не можем жить в соседстве со злыми людьми! Мы хотим, чтобы возвратили нам нашу исконную землю. Мы хотим, чтобы в Туркестане жили толькр одни казахи! Мусульмане не будут терпеть издевательств иноверцев! Великий пророк предупредил своих потомков, возвратив с того света безбожника Тлеубая. Но вы не вняли его голосу, не поверили. Тогда аллах в наказание послал каменный поток — божья кара! Берегитесь, мусульмане! Если еще в вашей душе тлеет хоть искра веры, то отомстите кафирам за пожар! Аминь!
Хальфе воздел руку к небу. Аксакалы зашептали молитвы.
Тогда Сагатов сказал председателю уездного исполкома:
— Товарищ Мусин! Возьмите с собой муллу и поговорите с ним в юрте, пока мы кончим нашу беседу.
Воцарилась гробовая тишина. Все насторожились, Мусин подошел к мулле.
Хальфе завопил:
— О аллах! Накажи заблудившегося Саху, сына Жу- нуса! Чтобы его душа попала в ад!
Мусин тянул муллу за рукав. Хальфе упирался и продолжал проклинать Саху. С трудом удалось увести его в юрту. На середину круга вышел беженец, снял шапку из старого каракуля и вытер пот с лица.
— Я не хочу заниматься пустой болтовней! — сказал он.— Сын Сугурбая из Узун-Агача требует, чтобы мы силой отобрали у русских Кастек. У Сахи, говорит, сердце зайца, а мысли, как кочующие тучи,— куда подует ветер, туда и устремляются. Правда это?
Саха слегка побледнел. Стараясь не выдать своего волнения, он ответил усмехнувшись:
— Состарившийся пес лает на хозяина! Сугурбаева вы знаете не хуже меня. Он хочет толкнуть вас на беззаконие.
— Ну, хорошо, Сахажан, пусть будет по-твоему. Но скажи, почему казаки сожгли наш аул и лишили нас последнего крова? Фольбаум отобрал левый берег речки Кастека, каменный поток забрал скот, а пожар — наш кров. Ты же нам обещал хорошую жизнь, когда встречал . нас на этом месте. Где она?
Сагатову пришлось выдержать сильную атаку. Все высказывали свои обиды.
Саха слушал и думал: они правы. Когда кончился поток горьких упреков, Сагатов сказал:
— Ваши обиды справедливы. Но вы должны понять: земельный вопрос очень сложный. Его нельзя решить так, как советует Хальфе. Надо учесть интересы и казахов и русских, чтобы было справедливо для обеих сторон. Для чего враги подожгли аул? Хотят столкнуть вас со станичниками, как в шестнадцатом году. Подождите еще немного, и вы получите свою землю. Поджигателей мы тоже найдем. .
Не успел Сагатов закончить свою речь, как появился Нашен. Его привели под руки два джигита.
— Ты меня забыл, сын мой! — сказал с укором акын.
Сагатову стало стыдно и досадно. В самом деле, он оставил без внимания больного старика. Разве все удержишь в голове? Почему никто не напомнил ему?
— Я вас не забыл и не забуду. Но мне сказали, что вам лучше и вы ходите.
— Да, сейчас немного... лучше. На днях чуть не сгорел. Если бы не Гульжан...
— Как приеду в Верный, обязательно пришлю за вами подводу. Будем в городе вас лечить!
— Мне лечиться поздно. Лучше поговорим о Бакене,— сказал акын.— Почему черные вороны каркают на него? Разве джигит не проливал кровь за счастье нашего народа? Посмотрите на него!
Нашен оглянулся вокруг, но Бакена в толпе не. было.
...Закончив беседу, Сагатов направился к матери. По дороге его встретила взволнованная Гульжан. Лицо ее пылало, на глазах блестели слезы.
Саха встревожился:
— Что случилось?
— Бакена арестовали!
Сагатов этого никак не ожидал.
— Кто?
— Вера Павловна сказала, что Чека...
— Я сейчас еду в Кастек. Разберемся.
Ответ брата не удовлетворил Гульжан. Саха спокоен, словно ничего не случилось. Неужели он ни о чем не догадывается...
Гульжан зашла в шалаш к бабушке Кудан, бросилась на кошму и разрыдалась.
Глава двадцать четвертая
Сагатов приехал в Қастек вечером.
В просторной пустой школе чекисты допрашивали кулаков.
Саха разыскал Басова. Председатель Чека только что закончил допрос Бакена.
Поздоровавшись с Сагатовым, Басов сказал:
•— Вера Павловна очень нам помогла. Почти у половины станичников нашли оружие, у одного оказался даже пулемет. Запасливый, гад!
— Это кто же?
— Хорунжий Сотников. Самый главный заправила!
Басов стал знакомить Сагатова с ходом дознания.
— Дело Бакена запутанное. Бозтай подписал протокол допроса, уличающий его в поджоге. Второй свидетель, охотник, подтвердил показания Бозтая. Пришлось взять Бакена под арест.
Сагатов вопросительно поднял брови.
— Тут лисий ход. Хотят направить нас на ложный путь. Но... в интересах дела Бакену придется посидеть!
Зная привычку чекистов не говорить лишнего раньше времени, Саха не стал задавать никаких вопросов.
— Пойдем пить чай к Вере Павловне,— предложил Басов,— устал зверски...
— А не поздно?
— Ничего, она приглашала.
Вышли во двор. Холодный ветер со свистом кружился по темным, пустынным улицам станицы.
— Ну и темень! — сказал Басов, беря Сагатова под руку.
Не успели они пройти и десяти шагов, как над самым ухом прогремел выстрел, другой. Сахе показалось, что его кто-то толкнул в грудь. В глазах потемнело, закружилась голова. Он слабо вскрикнул и упал.
Басов выхватил револьвер и дал ответный выстрел.
Сагатов тяжело стонал. Басов торопливо ошупывал его лицо и руки. Как будто целы — кровь не липнет. Расстегнул рубашку. На левом боку влажно. Кажется, ранен в грудь.
Со стороны школы послышался топот ног. Басов различил в темноте силуэт человека,
— Кто?
—
