Несмолкающая батарея - Борис Михайлович Зубавин

– Нет, товарищ майор, вы не так меня поняли. У нас просто разные задачи. Вот и всё.

– Хорошо, – сказал он, поднявшись. – Если вы сами не решаетесь выполнить мои указания, то вас заставят это сделать. Для вас же хуже будет.

Я проводил его до двери. Расстались мы столь же нелюбезно, как и беседовали.

Часа полтора спустя ко мне позвонил подполковник Фельдман и спросил:

– Что за конфликт возник у тебя с начальником агитмашины?

Я рассказал, и комбат, помолчав, санкционировал:

– Правильно.

Репродуктор установили на болоте, и ночью на нашем переднем крае запел Козловский:

Спи, моя радость, усни…

Пока он пел, а потом оркестр исполнял какой-то весёлый танец, было тихо. Но как только заговорил диктор, ударили немецкие орудия, и на этом всё благополучно окончилось, потому что кабель сразу же был перебит в трёх местах.

Утром агитмашина уехала от нас.

10

А меж тем в тылу становилось всё теснее от прибывающих войск. Они подобрались даже к переднему краю. Рядом с Ростовцевым разместилось девять миномётных батарей. В овраг стали приходить большие группы пехотных, артиллерийских и танковых офицеров на рекогносцировку, и мне даже надоело объяснять и показывать, где и что расположено у немцев. А однажды генерал Кучерявенко привёл с собою высокого молодого майора с умным усталым и задумчивым лицом и представил мне:

– Командир дивизиона «катюш», знакомься.

В тот же день пришли разведчики из соседнего стрелкового полка. Это были рослые парни, в хорошо подогнанных маскхалатах, все – с автоматами, а на поясах, кроме дисков с патронами и гранат, у них висели кинжалы. С ними был лейтенант, такой же молодой и щеголеватый. Они притащили целый мешок продуктов, чтобы пять дней наблюдать у меня за передним краем противника, а потом взять там «языка». «Язык» перед наступлением был очень всем необходим. Самым подходящим местом для прохода к немцам были кусты между взводами Сомова и Огнева. Туда я и направил разведчиков.

Дня через два ко мне зашёл Огнев, и я спросил, как идут дела у разведчиков.

Огнев расплылся в своей благодушной улыбке:

– Загорают.

– Как загорают?

– Как на пляже. Снимают гимнастёрки, штаны и с утра до вечера лежат в трусах на солнышке.

Оказывается, они построили в кустах, на поляне, шалаш и в самом деле с утра до вечера загорали.

– А ночью? – спросил я.

– А ночью спят. Я к ним два раза приходил – спят, как сурки какие-нибудь. Даже часового не ставят.

Это было уже слишком. Я послал Ивана за командиром разведчиков. Тот явился только через полчаса. Воротник его гимнастёрки был расстёгнут, пилотку он принёс в руке.

– Здравствуй, капитан, – сказал мне этот легкомысленный мальчик и, садясь на нары, протянул руку. – Ну и жара!

Руки ему я не подал.

– Во-первых, не здравствуй, а здравствуйте. Во-вторых, я ещё не приглашал вас садиться, а в-третьих, выйдите, приведите себя в порядок и явитесь к старшему офицеру, как положено по уставу являться.

Он удивлённо посмотрел на меня, пожал плечами и, не сказав ни слова, вышел.

Минуту спустя он угрюмо, недружелюбно спросил из-за двери:

– Разрешите войти?

– Войдите.

– Командир взвода разведчиков прибыл по вашему вызову.

– Садитесь, товарищ лейтенант.

Он продолжал стоять.

– Садитесь и слушайте.

Он неохотно сел, вздохнув при этом.

– Я не вмешиваюсь в то, как вы наблюдаете за передним краем противника, меня также не интересует, какое решение примете вы в результате этих наблюдений. Это дело вашего начальника. Однако те распорядки, которые существуют в моём подразделении, вы обязаны выполнять беспрекословно. Немедленно ликвидируйте пляж, ночью выставляйте часового. Вы не в тылу, а на переднем крае. Охранять вас я не буду. Иначе убирайтесь отсюда ко всем чертям.

– Есть прекратить пляж и выставлять часового, – сказал он поднявшись.

И, действительно, пляж был ликвидирован, а ночью возле шалаша лежал часовой. (Там были такие условия, что часовой мог только лежать: низко летели пули над землёй.)

Однако дальше поляны, насколько мне известно, никто из них всё-таки никуда не ходил. Я стал ждать, чем же кончится эта их затея. Кончилась она очень прозаически: разведчики съели все свои продукты и убрались восвояси. В штабе полка было доложено: пройти незамеченными невозможно, у противника очень прочная оборона. В этом была немалая доля правды: немцы сидели в своих окопах прочно. Другая доля правды заключалась в том, что разведчики просто-напросто обленились и ничего не хотели делать.

11

Вдруг среди бела дня или глубокой ночью немцы совершали огневые налёты на наш передний край, обрывая их так же неожиданно, как и начиная. Было похоже, что у них сдают нервы. Впрочем, мнения об этом высказывались разные.

– Немцы-то какие шалые, – говорил Веселков, прислушиваясь к разрывам снарядов. – Психуют!

– Это они перед отходом, – замечал Макаров. – Они всегда перед отступлением бьют напропалую изо всего оружия, чтобы лишние боеприпасы не везти.

Однако мне казалось, что эти неожиданные артналёты значили нечто иное, не похожее ни на нервозность, о которой говорил Веселков, ни на подготовку к отступлению, на которую надеялся простодушный Макаров. Почему они обстреливают только наше расположение и не трогают соседей? Почему у них на моём участке прибавилось артиллерии, миномётов? Откуда они их взяли? Для чего?

Начальник штаба батальона предупреждал:

– Смотри внимательнее, это неспроста.

Я и сам чувствовал, что это неспроста, и принял все меры к тому, чтобы оградить себя от возможных неожиданностей.

Усилили наблюдение за противником, ночью все были в боевой готовности. Командование тоже, вероятно, было обеспокоено поведением немцев, так как однажды ночью ко мне пришёл артиллерийский офицер, старший лейтенант, командир батареи дивизионных пушек, и рассказал, что по приказанию командира дивизии послан к нам впредь до особых распоряжений. Кроме того, командиру их дивизиона приказано при первом же моём требовании ввести в бой ещё и батарею гаубиц-пушек, стоявшую на участке правого соседа. Офицер привёл с собою двух сержантов-разведчиков и радиста. Разведчиков мы послали к Лемешко и к Сомову, а радиста поселили к связистам, где стояла и наша рация.

В ту же ночь позвонил командир дивизии и сказал:

– Помнишь о нашем разговоре?

– Помню.

– Так вот ещё раз напоминаю: за овраги, если упустишь, я с тебя шкуру сниму. Понял?

– Понял, – вздохнул я.

Он засмеялся, спросил:

– Артиллерист пришёл?

– Пришёл.

– Налёты не прекратились?

– Нет.

– Будь внимателен. Не иначе, как эти хитрые егеря тебя к чему-то приучить хотят. А ты не привыкай. Понял?

– Понял.

– Ну, смотри! – И он повесил трубку.

Ночь… На КП становится всё тише и тише. Вот, наигравшись до одури