Несмолкающая батарея - Борис Михайлович Зубавин

Через пятнадцать минут артналёт прекращается.

– Видал? – спрашивает, прощаясь, генерал.

– Видал.

– Ну, то-то. Запомни: ты у него как кость в глотке, торчишь. Он тебя непременно будет или заглатывать, или выплёвывать. А ты что?

– А я упрусь и – ни туда ни сюда!

– Правильно, только следи внимательнее. Знаешь, кто стоит перед тобой?

– Егеря.

– Вот. Следи. Они понаторели на всяких тёмных делах. В прошлом году они у меня целый взвод в боевом охранении вырезали.

8

Из батальона был получен приказ: мне ни на минуту не покидать переднего края без особого на то разрешения. Этот приказ принёс старшина роты Лисицын. Он выпросил у начальника ОВС портного из батальонной мастерской и привёл его с собою на передний край. Луговину, которую фашисты всё время держали под обстрелом, они преодолели так: портной, кряхтя, неуклюже полз на четвереньках, а впереди него, заложив руки за спину, шествовал мой старик.

Старшина ни за что не хотел пригибаться.

– Буду я им, паразитам, кланяться! Я их ещё в империалистическую и гражданскую бил, – говорил он, когда я делал ему замечание. – Ты, командир, за меня не беспокойся. Я знаю, как они стреляют здесь, сволочи. Пули летят над самой землёй. Когда идёшь в рост, они только в ногу могут попасть, а пригнёшься, в голову, заразы, угодят.

Мы со старшиной воюем вместе с июля сорок первого года, с того самого дня, как сформирован наш батальон.

До войны Лисицын работал в кожевенной промышленности инспектором по качеству. Он прекрасный пулемётчик: в гражданскую войну был командиром взвода в Первой Конной.

Хозяин он тоже образцовый, но, как говорит интендант батальона, майор интендантской службы Гаевой – длинный, тощий, беспокойно-суетливый человек, – за Лисицыным нужен хороший глаз.

Однажды Гаевой собрал всех старшин на курсы и четыре дня преподавал им правила точного учёта продовольственного и обозно-вещевого хозяйства, напирая главным образом на то, что всё захваченное в боях немедленно должно быть учтено, взвешено, пересчитано, заактировано, заприходовано, и обо всём должно быть доложено лично ему или начальникам ПФС и ОВС. Старшинам было показано несколько форм докладных, годных на этот случай. Докладными больше всех заинтересовался мой старик. Он со скрупулёзностью допытывался у Гаевого, в какую графу вписывать те или иные предметы, как вписывать, надо ли всё делать под копирку карандашом или обязательно на всех экземплярах писать чернилами. Гаевой, как рассказывали мне позднее, был очень растроган таким внимательным и добросовестным учеником и, поставив его в пример другим, хотел даже объявить ему благодарность в приказе по батальону.

Однако всё дело испортил сам Лисицын.

К концу четвёртого дня был устроен экзамен. Пришёл командир батальона. Гаевой, чтобы блеснуть перед ним знаниями своего лучшего ученика, вызвал:

– Старшина Лисицын.

– Есть старшина Лисицын! – гаркнул мои бравый старик и, вскочив, вытянул руки по швам.

Гаевой задал ему такую задачу:

– Ваша рота во время наступления захватила продовольственный склад. Что вы будете делать?

– Немедленно заберу все продукты себе, товарищ майор.

– Как вы будете доносить об этом в батальон?

– Это, товарищ майор, смотря сколько какого продовольствия будет. Если лишку чего, я, конечно, могу поделиться, а то – чего ж доносить зря.

– А учёт? – спросил Гаевой, наливаясь кровью.

– Когда ж заниматься учётом во время боя? – развел Лисицын руками. – Некогда.

– Что? – Гаевой даже подскочил. – А чему я вас учил здесь четыре дня?

Лисицын сконфуженно молчал.

– Вот смотрите, товарищ подполковник, – обратился Гаевой к Фельдману, который еле сдерживал улыбку под усами. – Каков командир роты, таков и старшина. Яблочко от яблоньки недалеко падает!

На меня Гаевой очень был сердит. Недели за три до совещания старшин он вызвал к телефону всех командиров рот и сказал нам следующее:

– Подумайте, как сделать у себя походные вошебойки.

– Да зачем они нам! – взмолился командир третьей роты капитан Филин. Бельё чистое, санинструкторы каждую неделю проверяют рубахи, спим на еловых лапах, банимся каждые десять дней, зачем они нам…

– Вы что, товарищ Филин, – закричал Гаевой. – Думаете, это мне одному нужно? Это распоряжение начсанупра армии.

– Ну, так, может, это где и нужно, только не у нас, – поддержал Филина командир второй роты старший лейтенант Скляренко. – Есть же в батальоне дезкамера.

– Вот придумайте, – стоял на своем Гаевой. – И выделите каждый по лошади.

– Зачем?

– Возить.

– Ещё не хватало, – сонно пробасил командир первой роты, лейтенант Колычев. – У нас и так лошадей в обрез.

В самом деле, затея с походными вошебойками выглядела очень комично. Это был, конечно, плод фантазии какого-то не в меру старательного армейского чиновника. Не говоря уже о лишней обузе, они нам, попросту говоря, были совершенно не нужны. За всё время войны у нас ни разу не было обнаружено вшивости. Солдаты регулярно мылись, носили чистое белье, а для профилактики существовала батальонная дезкамера, которой вполне хватало для того, чтобы обслужить все роты.

– Я придумал, – сказал я.

– Ого! – обрадовался Гаевой. – А ну, давай, рассказывай.

– Надо будет сделать фанерный или тесовый ящик, на манер нужника, с крышей. Лучше фанерный, легче перевозить. Достанете нам фанеры?

– Попробую.

– Вот. В одной стенке сделать небольшую дверь, в другой – небольшое окошечко. Внутри поставить печку, трубу вывести в крышу. Рядом с печкой поставить табурет. Санинструктор входит в вошебойку, запирает за собою дверь, затапливает печку и садится на табурет.

– Зачем? – удивлённо спросил Гаевой.

– Погодите, не перебивайте. Как только санинструктор уселся, солдаты сейчас же, в порядке строгой живой очереди, подают ему через окошечко свои рубахи, и санинструктор начинает водить ногтями по швам.

– По вшам, – подсказывает Скляренко.

– Нет, по швам. Вшей-то ведь нет, – поправляю я его.

– Это мальчишество! – вскричал Гаевой. – Я буду вынужден доложить об этом подполковнику!

Не знаю, докладывал ли Гаевой командиру батальона, однако разговор о походных вошебойках больше не возобновлялся.

…Старшина принёс с собою белоснежные подворотнички на всю роту, пуговицы. Прошёлся по взводам, осмотрел солдат.

– Почему шаровары порваны? – спрашивал он одного. – Ты думаешь, государство тебе по десять пар за лето выдаст, только носи!

– Да я зашью, товарищ старшина. За проволоку зацепился.

– Зашью! Иди сейчас же к портному, он у связистов в землянке, тебя ждёт.

– А у тебя почему нет пуговицы на гимнастёрке?

– Оборвалась.

– Я знаю, что оборвалась. Почему не пришита?

– Потерялась.

– Сержанты за продуктами ходят? Заказать, чтобы пуговицу захватили, тебе некогда? Ты что такой неряшливый, командира позоришь? Держи пуговицу. А эту вот ещё про запас. Нитки есть? Иголка? Живо пришить. Ну-ка, разуйся, – требовал он у