Наступило утро - Зеин Жунусбекович Шашкин

Ибрагим-бек молча взял с круглого столика серебряную зубочистку, поковырял в зубах и заговорил не спеша:

— Музафар-хан захватил локайское бекство и присоединил к эмирату. Отца моего он держал в черном теле. А его сын Сеид-Алим-хан хочет сжить меня со света...

Ибрагим-бек задохнулся от внезапного прилива злости и снова троекратно ударил в ладоши. Джигит исчез, но тут же вернулся с кувшином вина и на коленях поднес своему повелителю. Ибрагим-бек схватил кувшин и, запрокинув голову, стал пить. Имам и Жунус следили, как шевелился кадык на бронзовой шее вождя басмачей и как клокотало вино в горле.

Наконец Ибрагим-бек удовлетворил жажду и передал кувшин имаму. Выпив содержимое до дна, Агзам передал кувшин Жунусу. Тот пригубил его и отставил в сторону— не передал в руки джигиту, как это полагалось по обычаю.

Вино оказало свое действие. Ибрагим-бек не говорил, а кричал:

— Эмир боится русских?! Не понимаю! Он же полковник русской армии! Учился в Петербурге! Дружил с русским царем!..

— Теперь не те русские!— почтительно вставил имам. — Русские одни не страшны, но они ведут за собой «плохих мусульман». Это страшно! Лучше сейчас забыть мелкие ссоры и обиды. В коране сказано: «Наступит конец света, и голодные будут уничтожать сытых».

Ибрагим-бек громко расхохотался.

— По-вашему, дорогой гость, выходит, что уже приблизился конец света? Тогда нам не к чему вести разговор. Пусть будет по велению бога!

Имам понял свою оплошность и решил ее сгладить.

— Надо понимать коран, дорогой бек! —льстиво произнес Агзам.— Великий Магомет требовал от мусульман понимать коран сердцем, постигать суть, а не зубрить наизусть отдельные изречения. Эмир хочет спасти мусульман от нашествия голодных русских. Поэтому и просит забыть на время раздоры и поспешить на помощь со своими славными джигитами...

Агзам встал и низко поклонился, коснувшись пальцами пола.

— Я давно передал свое желание Сеид-Алим-хану!— ответил Ибрагим-бек.— Я готов вести его войска против русских при условии, если зеленое знамя Магомета будет вручено лично мне. Тогда я буду насаждать ислам кинжалом и шашкой, как непобедимый Али. Мне известно, наш эмир не умеет бороться с «плохими мусульманами». Он спугнул их, как неопытный охотник уток. Я говорю о джадидах, имам!

Агзам слушал и подобострастно кивал головою. А Ибрагим-бек долго с жаром доказывал, что он на месте эмира головы «плохих мусульман» преподнес бы на блюде матерям, родивших таких сыновей.

Жунус не выдержал:

— Матери не рождают плохих мусульман, бек! Такими они делаются. В этом повинны мы, отцы...

В глазах имама промелькнул испуг. Он знал дерзкий язык своего спутника. Как бы этот дурак не наговорил лишнего.

Ибрагим-бек остановил внимательный взгляд на Жунусе. Широкий казахский халат с бархатным отложным воротником и нечистый узбекский выговор сразу выдали его происхождение.

— Кто ваш спутник? — спросил Ибрагим-бек имама.

— Мусульманин Жунус из Джетысу. Один из вожаков шестнадцатого года.

— Казах? Какие же казахи мусульмане! — брезгливо произнес Ибрагим-бек.— Они забыли законы ислама.

— Стагипар, алла! — взмолился оскорбленный имам.

Жунус тоже обиделся. Он заговорил глухим голосом: .

— Ходить в мечеть и читать молитвы — это еще не доказательство верности исламу..,

Ибрагим-бек не стал слушать. Он резко спросил:

— У вас есть басмачи в Джетысу? Режут они кафиров? .

— Нет.

— Тогда не будем говорить о мусульманстве казахов.

Имам поспешил переменить тему разговора. Он скомкал беседу и поторопился уйти, чтобы спасти своего спутника.

Жунус вышел расстроенный. Конечно, Ибрагим-бек не может встать во главе народа. Он не орел, а хищник, Орел не охотится за падалью.

Жунус даже не откликнулся на приглашение имама подкрепиться пловом. Он отправился на окраину кишлака. Под тенью чинары сидели джигиты Ибрагим-бека и шумно играли в карты Бородач с разорванными губами поднял голову, посмотрел в упор на Жунуса и толкнул локтем соседа Тот прикинул охотничьим взглядом, есть ли смысл раздеть и разуть незнакомца. Жунус понял этот взгляд и поспешил отойти.

На другой день утром Жунуса разбудил переливчатый звук керная Он вскочил и вышел на улицу.

Два таджика стояли у ворот и трубили в трехметровые карнаи По их зову собиралась многочисленная свита Ибрагим-бека.

— Куда они? — спросил Жунус у подошедшего имама.

— Едут охотиться...

— На декхан? — наивным голосом спросил Жунус, Имам понял насмешку. Он сердито посмотрел на Жунуса и ничего не ответил...

В тот же день к вечеру Жунус встретил узбека, приехавшего к Ибрагим-беку с жалобой. Они разговорились.

— Трудно сейчас жить в кишлаках!— сказал узбек.— Отбирают одежду, коней и все, что плохо спрятано. Мой дядя Усман ака отказался отдать последнего коня. Ему отрубили шашкой голову... Скажите, дорогой, когда кончится это?

— Когда народ протрет себе глаза! — ответил Жунус.

Он понял: Ибрагим-бек ищет личной наживы, мусуль- манская религия—только щит для прикрытия темных Дел.

Жунус рассказал имаму, что мусульманину-узбеку не удалось попасть к Ибрагим-беку. Стража не допустила его к нему.

— Грабеж среди белого дня! — закончил он свой рассказ.

Агзам вздрогнул и торопливо прикрыл его рот ладонью:

— Тише ты...

Больше имам не брал Жунуса к Ибрагим-беку.

Через три дня они выехали обратно. Поездка кончилась благополучно, к явному удивлению проводника.

Глава двадцать седьмая

В Бухаре имам обещал устроить Жунусу свидание с эмиром и показать его дворец. Он велел Жунусу подойти днем к воротам цитадели. Когда Жунус пришел, на часах у ворот дворца стрелка показывала двенадцать, а сейчас — два.

Вначале Жунус сидел у ворот дворца недалеко от помещения охраны на лестнице. Постепенно спускаясь все ниже и ниже, он очутился на первой ступени.

Тщеславный Жунус был уверен, что с ним эмир будет считаться, как с известным джетысуйским казахом. Он не знал, что имам преследовал другую цель — представить Жунуса посланником Большого жуза готового оказать помощь Бухаре. Агзам хотел этим шагом укрепить свое положение во дворце. За Жунусом, дескать, стоит народ, а сам Жунус—послушный исполнитель воли имама.

Верховный судья, в свою очередь, согласился показать Жунуса эмиру, чтобы использовать его для нажима на казахов нуратинского бекства эмирата.

Обида, горькая обида давила грудь Жунуса. Он вспоминал прожитую жизнь. Сколько раз он рисковал ею. И для чего? Чтобы обречь себя на изгнание и, подобно нищему, стоять у ворот