Мимочка - Лидия Ивановна Веселитская
И она рыдала.
Ну, полно, полно, успокойся, дорогая! – нежно говорила maman, поглаживая ее похудевшую ручку. – Не говори теперь об этом. Когда поправишься и успокоишься, ты мне все расскажешь. А теперь поговорим о другом.
И, взглянув на часы, maman в тяжелом раздумье стала ходить взад и вперед по комнате. Что же это с ее Мимочкой, которая так отчаянно бьется под одеялом, которая чуть не лишила себя жизни. Что это: истерика, припадок помешательства, наваждение?
Так говорят и поступают только потерянные женщины, а Мимочку так заботливо воспитывали! Каково же теперь maman слышать из уст ее эти вопли!.. Maman и в театре-то всегда противны были разные Дидоны, Федры, Клеопатры, которые хрипят, корчатся, прыгают по сцене, как раненые пантеры, и, задыхаясь, говорят безумные монологи (и подумаешь, из-за чего?..). То ли дело хорошенькая ingénue с детским лепетом, с детской любовью в невинном сердце и невинном взоре. Это и мило, и трогательно и всегда может кончиться свадьбой. Maman любовалась и своей Мимочкой, как хорошенькой ingénue[115], и вдруг эта ingénue кричит, мечется и дрожит, как какая-нибудь, прости Господи, Дидона. Жить, жить хочу!.. О Господи! Да разве жизнь в том, чтоб связаться чуть не с лакеем. Мерзавец!.. Она-то, бедняжка, конечно, не виновата.
Мимочка никогда еще и ни в чем не бывала виноватой. В детстве, когда она плохо училась, в этом были виноваты ее учителя. Позже, когда она хворала, – виноваты были лечившие ее доктора; теперь во всем был виноват этот негодяй, анархист, затесавшийся в порядочный дом для того, чтоб внести в него позор и горе. Недаром maman всегда недолюбливала его. Она знает людей; у нее есть чутье. А Спиридон Иванович размяк от болтовни француза. Вот тебе и идеальный воспитатель!.. Застегнув ворот платья и помахав на себя платком, maman сурово спросила:
– И ты видишься и теперь с этим мерзавцем?..
Мимочка обиделась и отвернулась. Если maman так не любит его, то лучше им и не разговаривать. Нет, они не видятся. Перед его отъездом у них было объяснение и прощание. Ей было страшно тяжело и горько; но из любви к нему она решила покорно перенести этот удар и постараться сохранить хоть его дружбу. Может быть, потом он и вернулся бы к ней!.. Но когда он уехал, а Мимочка узнала, что свадьба назначена раньше, чем он сказал ей, и узнала, что они уезжают из России, она ужаснулась, не выдержала и написала ему. Он не ответил. Она стала писать ему каждый день, все не получая ответов. Потом она поехала к нему сама – и не застала его. Поехала в другой раз – и застала у него его невесту. Она сама слышала их голоса из-за двери и не посмела войти… Глупая! А надо было войти; надо было сделать сцену и выгнать эту нахалку… Зачем, зачем она не вошла?.. Теперь это непоправимо; теперь все кончено!.. Дайте ей яду!.. Кому она нужна?..
Maman подносила к бледным губам дочери рюмку с зловонной успокаивающей жидкостью. Мимочка проглатывала содержимое, делала горькую гримасу и, облизав губы, продолжала.
Самое лучшее теперь сказать все Спиридону Ивановичу и просить его о разводе. Он поможет ей, он научит ее, что ей делать и как удержать Жюля. Чего maman приходит в ужас? Развод так развод. Все нынче разводятся. Спиридон Иванович добр и опытен, и он любит ее. Он отдаст ей курское имение, и тогда она будет свободна и богата и может, наконец, выйти за того, кого любит… Как только он вернется, она все ему скажет. Ей, наконец, и надоело все молчать и лгать. Ведь и она – человек… За что ее жизнь изуродовали?.. Спиридон Иванович поймет и отнесется снисходительно… Он довольно пожил в свое время. За что это, в самом деле, мужчины живут и делают все, что хотят, а потом, когда уже им все равно, берут себе молодую жену, чтоб заедать ее век? Разве это справедливо? Да что она за раба ему? За что она отдала ему свою молодость, свои лучшие годы?.. Пять лет она была его верной женой!.. А теперь и она хочет жить; скоро она состарится, и тогда будет уже поздно… Придумав этот развод, она написала о нем Жюлю, прося его не уезжать за границу, не повидавшись с нею, но в ответ она получила дерзкое письмо от его невесты. Все еще дрожа, Мимочка приподнялась на подушке и, облокотившись на локоть, стала шарить в ящике ночного столика. Отыскав измятое и запачканное слезами письмо, она подала его maman и снова опустила голову на подушку.
A maman, надев на нос очки, принялась разбирать письмо, написанное вызывающим и насмешливым тоном.
В P. S. стояло, что если Мимочка не перестанет писать к Жюлю, то невеста его отправит все ее письма к Спиридону Ивановичу. Maman и рассердилась, и испугалась, а Мимочка продолжала рассказывать.
Когда она получила это письмо, то поняла, что дело ее проиграно. Ей было так больно, так больно, что он даже не пощадил ее и предал ее этой дряни. Она три часа ходила по набережной и, глядя на волны Невы, желала утопиться; и, если б это не было так трудно, она и утопилась бы. Потом она придумала, что легче отравиться, и взяла и отравилась… потому что жить ей больше незачем, незачем…
Maman сидела, низко уронив седую голову. На душе ее скребли кошки. Она припоминала теперь три лета, проведенные в деревне, и прогулки за васильками, и ужение рыбы… А она-то, старая дура, наслаждалась хорошим воздухом и радостями своих ангелов и не видела дальше своего носа! Положим, как было допустить мысль о возможности такой связи? И они обманывали ее, может быть, смеялись над ней, над ее недальновидностью!.. Сердце maman вспыхивало гневом, но при виде замученного, похудевшего лица дочери прилив жалости вытеснял досаду и гнев, и, смягчаясь, она говорила:
– Ну, что ж делать, душа моя!.. Он – жених другой, и с этим надо помириться… Он уедет, ты успокоишься, и все это забудется. Ты увидишь, как потом ты будешь рада, что удержалась от безумной выходки, и будешь благодарить меня за то, что я остановила тебя. Сказать Спиридону Ивановичу? Боже сохрани!.. Да это значило бы погубить и себя, и детей… Таких вещей не говорят мужу. Одним неосторожным словом ты можешь бесповоротно испортить себе жизнь, погубить и свое спокойствие, и счастие, и будущность детей.
