Семиречье в огне - Зеин Жунусбекович Шашкин

Утром Малышев пригласил дочь и объявил ей свое ре­шение.

— Не поеду! — ответила девушка.

Атаман сначала уговаривал, потом закричал, сотрясая весь дом.

— Опять против воли отца? Пойми, дед с бабушкой приглашают тебя. Они старые люди, нужно уважать их, слушаться. Неблагодарная ты!

Глафира молчала. Отец не отменил своего решения, но отъезд пока отложил. На следующий день произошло событие, заставившее его ускорить отправку дочери в Пишпек.

Второй семиреченский полк, на протяжении всей вой­ны находившийся в Персии, возвращаясь, в Ташкенте поддался большевистской агитации — сдал оружие Со­ветам рабочих и солдатских депутатов и арестовал пол­ковника Ионова, который был доставлен в Верный под

конвоем. Узнав об этом, атаман рассвирепел, приказал загнать всех казаков в казармы и никого не выпускать. Малышев сам явился туда.

В казармах было неспокойно. Атаман в сопровожде­нии адьютанта пошел к коменданту. Комендант в страхе: сегодня у одного из казаков обнаружили листовку. Вот она.

Малышев взял листовку без особого интереса, но, про­читав несколько строк, побагровел.

«... Атаман у власти—значит снова будет литься кровь невинных, снова старые порядки беспощадного угнетения». Кто это писал? Скорее всего, опять Березов­ский, который выпускал газету. Ту газету атаман закрыл сразу же, как захватил власть, но Березовский, видать, не отступил, он выпускает листовки.

— У кого обнаружили? Знаешь его.

— Конечно. Записал фамилию...

— Вызвать!

Ввели невысокого роста казака с бегающими глаза­ми, он сказал:

— Ночью была одна хорошо одетая русская девушка, раздала листки и ушла.

Атаман вздрогнул, но не подал виду, сдержал себя и скрыл охватившее его тревожное чувство.

— В лицо ее узнаешь?

— Может быть... Но не приглядывался.

— Посадить его в карцер на десять суток! Смотри у меня...

Атаман уехал. Казаки, узнав об аресте своего това­рища, взбунтовались. «За что дали карцер? Пусть осво­бодят!» — кричали они и вызвали коменданта. Пере­трусивший комендант помчался к атаману. С трудом удалось водворить порядок.

Атаман не допытывался больше, кто была та девушка, раздававшая в казармах листовки? В тот же день он от­правил Глафиру в Пишпек.

А на следующий день издал приказ, запрещающий хождение людей после семи часов вечера без специально­го разрешения. Под этот приказ попались многие и одним из первых — Джайнаков: вечером его, дрожащего с пе­репугу, привели в штаб...

Ибраим Джайнаков ездил на совещание алаш-ордин- цев в Семипалатинск. Вернулся из дальней дороги радостный. Его встречали близкие во главе с Закир-аксака- лом Устроили той Джайнаков отпустил бороду — получилась остроко­нечная, похожая на козлиную. Посмеиваясь, он расска­зывал о встречах в Семипалатинске. Имена называл вежливо: «Ахан, Алекен...» Участники беседы Закир, Габдулла Какенов, Салимгерей Бурнашев, Бикен — все слушали, разинув рты. Далекий город на берегу Иртыша с песчаными улицами напоминал им сказочный город Шам ц аря Арун-Рашида...

— Есть там молодой казахский акын по имени Сул­тан-Махмут,— рассказывал Ибраим. — Смелый, а язык, что сабля. Однажды Султан-Махмут решил посмеяться над главным имамом Алашского города. Я подумал, что он безбожник, как наш шалопай Бокин. Мне не понра­ вилось, что он привязался к имаму... Мюриды имама хотели избить Сультан-Махмута. Акын перебежал на другую сторону города. Там наш вождь Алекен вызвал к себе акына и за одну ночь так отделал его, как отделы­вают кожу, и он стал мягоньким. На следующий день ге­ рой, который кидался на имама, сбежал к себе на родину в Баян-аул. Ха-ха! Какова сила Алекена!

— Эти разговоры потом, — прервал его Закир.— Как будем дальше жить — решили там?

Ибраим заверил: алаш-ординское правительство не даст в обиду казахов, избавит их от красных.

— Ты слышал о событиях в Коканде? — спросил Габ­дулла, с трудом оторвав взгляд от Бикен.

— Говоришь, нет? Мухамеджан и Мустафа организу­ ют Кокандское ханство. Недавно приезжал от них упол­номоченный и передал: «Если Семиречье хочет объеди­ниться с Кокандским ханством, то пусть пошлет своего представителя». Я присоединяюсь к мнению о создании самостоятельного Средне-Азиатского ханства!— продол­жал Габдулла, задирая горбатый нос.— Это единствен­ный путь к тому, чтобы не оказаться в такое смутное вре­ мя под чьим-нибудь сапогом.

— Кто это передавал?

— Мухамеджан. Он из Ташкента перебрался туда... Дела в Ташкенте, говорят, плохи. Большевики взяли власть, всех сажают в тюрьму.

— Атаман тоже рассвирепел. Запретил хождение по улицам, — сообщил Закир.

— Бокин еше не вернулся?—краешком глаз Ибраим взглянул на Бикен. Она нахмурила брови: видимо, еще не перестала думать о нем.

— В Кульдже Бокина посадили в тюрьму. Говорят, он забрался в казну одного бая и украл золото,— пере­дал Салимгерей услышанное от Яшайло.

— Ха-ха! Вот когда он нашел подходящее для себя дело!—Джайнаков закатился истошным смехом.

Закир до того обрадовался сообщению, что дал Сг- лимгерею суюнши— золотую монету. Бикен покраснела и вышла из комнаты.

— Это тебе вознаграждение. Подарю и стригуна, Только выясни, откуда узнал об этом Яшайло! — сказал Закир, принимаясь за кумыс. Он глотал его, как воду. Закир бросил пить водку, пригубляет ее только в кругу людей, подобных атаману. В остальное время пьет осен­ний кумыс.

Гости разошлись по домам поздно. Закир не отпустил Бикен, он обещал подвезти ее в своем экипаже. Отца до­ма нет — кто ее встретит?

Услышав эти слова, Ибраим пристал к ним с просьбой: «Оставайтесь ночевать, я ведь не чужой для вас человек».

Не желая слушать пустые разговоры, Бикен ушла оде­ваться.

Ибраим глазами спросил Закира: «Что будем делать с этой девушкой?» .

— Устраивай той,—посоветовал Закир,—иначе в один прекрасный день ее кто-нибудь подцепит. Вот уже два года Габдулла сватается к ней. А этот рыжий мальчик потерял рассудок... Сам-то знаешь, что она думает о тебе?

Джайнаков мигом осунулся и показался намного стар­ше своих лет.

— Раззява! — пробормотал Закир,— Девушка тебя не любит. Это ты сам знаешь. Она влюблена в другого. Это ты сам слышал. Что еше тебе ждать? Увези в аул и устрой той. Немного попрыгает, а потом куда денется от отца, от меня?

— Ты же знаешь одну сплетню...

— Какая сплетня? Это про Токаша? Брось ты слу­шать всякую чепуху. Если даже и было это, ты ничего не теряешь.— Закир беззвучно посмеялся. Ибраим по­морщился— свояк всегда говорит грубо и резко, не жа­леет. Думает ли он когда-нибудь, что делает больно?

Закир открыл дверь и позвал Бикен.

—