Сон цвета киновари. Необыкновенные истории обыкновенной жизни - Шэнь Цунвэнь

брат Тянь, тяжело раненный, кажется, понял, что в кромешной тьме бился с родными братьями, и вонзил себе в сердце кинжал. Тело младшего Тянь, тоже раненого, лежало возле воды: он пытался подползти к роднику, чтобы попить. Возлюбленного Цяосю нашли не сразу: парень из Мяньчжая, игравший на соне, умер, упав в трещину. Из пещеры вынесли несколько охапок хлама, опий и десять кистей человеческих рук, вывели двоих спасенных пленников — сильно изменившихся Цяосю и Дуншэна. У Дуншэна в руках был тот самый инструмент парня из деревни Мяньчжай. Заложив вход в пещеру, командир повел отряд в Гаоцзянь, чтобы на следующий день отправиться с докладом в уездный город, взяв с собой десять обескровленных рук и пленников. Там следовало провести судебное разбирательство.

Когда связку отрубленных рук, как в прежние времена, повесили на маньчжурский орех у входа в штаб народного ополчения и женщины, старики и дети поселка собрались поглазеть на это, Дуншэн и Цяосю грелись у огня во флигеле усадьбы семьи Мань. Они уже переоделись во все чистое и сидели у большой жаровни, отвечая на вопросы матушки Мань, тетушки Ян, командира отряда, штабного писаря, второго брата Мань и меня, гостя. Дуншэн, хотя и был истощен и измучен, улыбался, рассказывая: в его сердце еще горел огонь молодости. Поймав безумный взгляд тетушки Ян, из глаз которой без остановки текли слезы, он поспешно встал и, шагнув к ней, сказал:

— Мам, я же вернулся целым и невредимым, усы и хвост в порядке!

— Ты-то цел и невредим, а сколько погибших в семье Тянь! За что такое наказание!

Цяосю подумала о парне из Мяньчжая, игравшего на соне, о том, что ее ждет, и, опустив голову, залилась слезами.

Матушка Мань сказала:

— Цяосю, не плачь, у тебя же есть я! Завтра поедешь с командиром в город, дашь показания, командир за тебя поручится, привезет тебя обратно, и будешь мне помогать присматривать за мельницей. Два дня уже тает снег, вода заполнила запруду, пора молоть рис для Нового года! Худой мир лучше доброй ссоры, я проведу семидневный пост с чтением сутр, помолюсь за души безвинно погибших, и за парня из Мяньчжая тоже.

Когда мы со штабным писарем и командиром отряда шли к штабу народного ополчения, я услышал, как командир шепнул писарю:

— Лаоцзю сбежал, его не нашли ни в одной из пещер.

На что писарь успокоил его:

— Худой мир лучше доброй ссоры! Матушка Мань сказала, что будет семь дней и семь ночей молиться за погибших, они заслуживают прощения!

……

Приближался Новый год, из храма Царя лекарств я перебрался обратно в усадьбу Мань и поселился в комнате, где остановился в первую ночь. Цяосю, как и тогда, с охапкой новых одеял, от которых исходил легкий аромат сушеных фруктов, молча вошла в комнату вслед за матушкой Мань. В комнате в медной жаровне так же весело потрескивали угольки, рядом свистел чайник. Я намеренно, как и в прошлый раз, встал у жаровни и грел руки, скользя взглядом по комнате. Глядя, как Цяосю молча застилает мне постель, я, как в прошлый раз, заговорил:

— Тысячу извинений за то, что незваный гость доставил столько хлопот хозяйке!

Не знаю отчего, но у меня вдруг ком подступил к горлу, и я не смог закончить фразу. Я вдруг заметил, что в комнате что-то изменилось: в прошлый раз, когда матушка Мань принимала невестку и хлопотала о свадьбе, а Цяосю готовилась к побегу, они были воодушевлены и полны надежд на завтрашний день. Однако стремительные перемены, которые произошли за эти сорок дней, как будто окунули эти два трепетных сердца в неизмеримую печаль и окончательно и бесповоротно похоронили их. Внешне же изменения сводились к тому, что у хозяйки в волосах уже не было алого цветка, а у Цяосю в ее богатой косе появилась прядь седых волос.

С тех пор как мать Цяосю утонула с жерновом на шее, минуло шестнадцать лет. Внутри Цяосю уже зарождалась новая жизнь. Жизнь парня из Мяньчжая, игравшего на соне, с которым бежала Цяосю, оборвалась в самом расцвете, но теперь продолжится внутри семнадцатилетней Цяосю, и теперь с ней будет связан последующий расцвет или падение его семьи.

Более невероятных событий, чем то, что я увидел здесь собственными глазами, я не знаю. И не могу придумать, как описать жизнь и человеческую природу более естественно и точно.

На Новый год кто-то в качестве новогоднего подарка преподнес семье Мань табличку, и надпись: «Помогать людям и творить добро» сменила другая: «Оберегать покой честных людей и уничтожать злодеев». По этому поводу матушка Мань постилась и на мельнице вместе с Цяосю молола рис.

1947 г.

ПОГРАНИЧНЫЙ ГОРОДОК

ПОВЕСТЬ

перевод Н. А. Сомкиной

Предисловие к повести «Пограничный городок»

Я полон неизбывной любви к деревенским жителям и военным, и чувство это пропитывает все мои книги. Я его и не скрываю. Я родился и вырос в таком же маленьком городке, что описываю в своих рассказах; мой дед, отец и братья были военными, они либо погибали, исполняя солдатский долг, либо исполняли его до конца жизни. Вот потому я и описываю мир, который мне знаком, описываю их любови и ненависти, их радости и печали, и пусть перо мое неуклюже, я все-таки не могу не делать этого. Эти люди искренни и честны, в их жизни есть и великие, и проходные моменты, души их бывают и прекрасными, и ничтожными, — я хочу, чтобы в моих книгах они были живыми людьми и потому пишу со всей возможной честностью. Но именно из-за этого, вероятно, мои труды и окажутся совершенно бесполезны.

Современные нравы таковы, что литературные теоретики и критики, да и большинство читателей останутся недовольны этой повестью. Первые скажут, что она «недостаточно исторична», что Китаю не нужна такая литература; другие скажут, что она «чрезмерно устарела», и не захотят читать. Действительно устарела. Но что значит «устарела»? Мыслящему человеку, возможно, это непонятно, но большинство очень боится «устареть». И я хочу сказать: я написал эту повесть не для такого большинства. Они прочитали пару написанных в подражание Западу книг о теории и критике литературы, прочитали гору шедевров древности и Нового времени, но их жизненный опыт часто не дает им выйти за рамки собственной «эрудиции», и они совсем мало знают о том, что в Китае есть другие места и другие вещи. Поэтому, даже если эта повесть и уложится в какую-нибудь литературную