Темиртау - Зеин Жунусбекович Шашкин
— Да нет, говорите,— сказал Каир.— Что вы опять запетляли?
— Я не петляю, товарищ директор,— сурово сказал Муслим,— И говорить об этом я, конечно, буду, но только в соответствующем месте. Дальше: вот директор го
ворил о технике, техника, мол, у нас стара, на других заводах есть и то и это, а у нас ровно ничего нет. Товарищи, так абстрактно говорить о технике нельзя, новая техника — это очень конкретная вещь.
Дамеш вынула из блокнота листок и быстро написала: «Каир, стоит ли мне выступать?» и послала ее по рядам в президиум. Каир прочитал записку, взглянул на Дамеш (он уже давно ее незаметно отыскал глазами), улыбнулся и отрицательно покачал головой — нет, ие надо...
— Я тоже отвечаю за завод,— услышала она снова голос Муслима.— И играть в передовую технику, пока я здесь являюсь главным инженером, никому не позволю. Мы сюда приехали работать, а не медали хватать. Прошу это запомнить.
Атмосфера в зале накалялась все больше и больше, некоторые выходили в коридор покурить и слушали оттуда стоя, другие сидели молча, боясь проронить хотя бы слово. А Муслим все говорил и говорил... Когда он сошел с трибуны, раздались довольно-таки жидкие аплодисменты.
Вдруг Дамеш увидела, что на трибуне стоит Иван Иванович.
— Речь главного инженера,— сказал старик,— мне совсем не понравилась. Я знаю товарища Мусина давно. Так вот, как говорил он пять лет тому назад, так и сейчас говорит. А жизнь изменилась, и люди выросли, многое они передумали и поняли за эти годы, а главный инженер каким был, таким и остался. Вот вы, товарищ Мусин, сейчас поносили двух молодых специалистов — нашего директора и сменного инженера Сагатову. Что ж, ошибки могут быть всякие и со всяким. Сагатова могла что-нибудь напутать, на ошибках и учимся. Но как можно забывать, что эти два молодых инженера выросли у нас на глазах, они с нами работают, и мы видим, как хорошо, честно работают, отдают работе все лучшее, что у них есть, и хаять их за это мы вам не позволим. Грязью швырять да шельмовать публично... Нет, не те времена сейчас, товарищ Муслим! Не тем, ты прости меня, старика, занимаешься! Прямо тебе в глаза говорю, совсем не тем.
После Ивана Ивановича попросил слово и Кумысбек. Он сразу же обрушился на Игламбека.
— Что это,— спросил он,— за порочная привычка: как о чем зайдет речь, так обязательно задевать личность оратора? Зачем это тебе нужно?
— Ты мне рот не зажимай. На то и свобода критики, понимаешь? — крикнул Игламбек.
— Свободой тоже надо пользоваться с умом,— ответил Кумысбек.—Ты не критикуешь, а ругаешься. Ораз— Герой Труда. Его бригада ни одного дня не была в простое, ты только этого не позабудь. А что твоя бригада первая получила звание — это дело особое, об этом еще придется говорить. Есть и у тебя ребята, которые работают хорошо, с огнем, вот Тухфатулин, например, и еще кое-кто есть, но сам-то ты как работаешь? Как к людям относишься? Очень нехорошо ты относишься к ним. Свысока, завистливо, глумливо.
— Докажи,— крикнул Игламбек с места,— клеветник!
— Будь спокоен, докажу,— улыбнулся Кумысбек.— Вот посмотри на президиум. Кто рядом с председателем сидит? Там сидит отец Ораза — уже семидесятилетний старик. Когда сын его не смог выйти на работу, он встал на его место. Понимаешь, сам встал. Никто его ни о чем не просил, никто о нем, может быть, и не вспомнил, а старик вынул из шкафа свою спецовку, надел ее и пошел на завод. Вот это коммунист, а ты, сколько бы ты ни орал с места...
Тут к Дамеш подошла Лида, наклонилась и шепнула, что ее спешно вызывают к телефону из совнархоза.
«Что там еще такое»? — с тревогой подумала Дамеш и пошла за Лидой в кабинет директора Дворца культуры. Тонкий женский голосок сообщил ей, что она переводится на Магнитку, пусть она придет туда завтра утром и договорится.
— Да никуда я не пойду,— возмутилась Дамеш и в сердцах чуть не швырнула трубку.— Что это еще такое? На каком основании?
— Об основании спросите вашего директора,— ответила трубка сухо.
— Что мне его спрашивать, если он отдал приказ о моем восстановлении на работе,— сказала Дамеш,
По ту сторону провода на секунду замолчали, а потом тот же голос спросил, есть ли у нее на руках этот приказ. Если есть, то пусть придет завтра же с ним в совнархоз.
— А сейчас передайте трубку секретарю,— сказал тот же голос.
Лида взяла трубку, послушала и, отходя от телефона, недовольно сказала: .
— Вечно этот Муслим путает. Два раза я сегодня напоминала ему, что его вызывает совнархоз. «Да, да! Помню, знаю, пойду», и не пошел, конечно...А ругают-то меня! А у тебя что? Видно, успел уже и туда на тебя нажаловаться.
— Успел, конечно,— сердито сказала Дамеш,— Удивляюсь я ему, у него сто ног, наверно, как это он всюду поспевает?
Лида пошарила в кармане, нашла конфетку и молча протянула ее Дамеш. Та хмуро взяла ее и стала сосать.
Когда она возвратилась в зал, уже говорил Серегин. Речь шла об Оразе.
— Существует у нас еще такая скверная традиция,— говорил Серегин,— обязательно винить человека не просто в ошибке, не просто в недоглядке или недооценке, а еще и в политической ошибке, неправильной линии в целом. Случай с Оразом в этом отношении чрезвычайно показателен, характерно, как к этому герою труда отнеслись руководящие работники не только нашего завода, но и выше.
— Имена называйте,— сказал с места Базаров.— Будьте конкретнее, если обвиняете.
— Хорошо, буду конкретным,— Серегин кивнул головой.— Я говорю про главного инженера товарища Мусина, во-первых, и про его поддержку в горкоме, во-вторых. Да, да, я говорю про вас, товарищ Базаров, Вы мне предложили обсудить на партсобрании поведение Ораза. Его отказ от звания вы сочли серьезнейшим политическим поступком. Так вот я заявляю вам — я поступки Ораза не обсуждал и обсуждать не собираюсь. Ораза можно обвинить
