Сон цвета киновари. Необыкновенные истории обыкновенной жизни - Шэнь Цунвэнь

Я любил наблюдать за всем этим, и я многому научился у этих людей.

Каждый день я отправлялся в школу, как обычно, с бамбуковой корзиной и потрепанными книжками в ней. Дома меня заставляли обуваться, но как только я выходил за ворота, я тут же скидывал ботинки, брал их в руки и шел босиком. Что бы ни случилось, у меня всегда был запас времени, и для развлечения я шел в школу каждый раз по новому маршруту. Когда мой путь лежал через западную часть города, я проходил мимо тюрьмы, из которой рано утром выводили преступников в кандалах и через ямынь строем вели на работы в каменоломню. Иногда я шел мимо площадки для казней, и, если тела убитых накануне не были убраны, то видел, как бродячие собаки тащили их к ручью; я тоже шел туда посмотреть на разорванные собаками останки, подобрав камешек, стучал по грязному черепу или тыкал в него палкой, чтобы посмотреть, будет ли он двигаться. Я заранее набирал в корзинку с книгами камни, чтобы при необходимости отбиваться от бродячих собак, деливших добычу, и просто наблюдал издалека, прежде чем идти дальше.

Так я добирался до ручья. Если в это время он был полноводным, я закатывал штаны и, одной рукой придерживая корзинку с книгами на голове, а другой — штаны, брел вниз по течению, вдоль основания городской стены, до тех пор, пока вода в ручье не доходила до колен. Школа находилась недалеко от северных ворот города, я же выходил из города через западные ворота, а входил в южные, чтобы дальше идти прямо по главной улице. На речной отмели у южных ворот я смотрел, как забивали быков, и, если везло, видел, как падали эти добрые и покладистые домашние животные. Поскольку я наблюдал это каждый день, я скоро знал всю процедуру и расположение внутренностей у быка. Немного дальше, на боковой улице, располагались лавки, где продавали бамбуковые циновки; перед входом на стульчиках сидели старики, которые дни напролет стальными ножами с толстым обухом вырезали бамбуковые планки, а рядом на корточках сидели два мальчика и плели циновки (точно так же делали циновки у ворот моей школы, и мне кажется, что я знаю об этом ремесле больше, чем о писательстве). Была на пути и кузница с железными печами и мехами, которые занимали все помещение. Двери всегда были широко распахнуты, и если прийти пораньше, то можно было увидеть мальчика, раздувающего мехи, — он наваливался на них всем телом, те издавали протяжный рев, из печи вырывался поток едкого дыма и красные языки пламени. Когда раскаленное темно-красное железо вытаскивали и клали на наковальню, мальчишка начинал энергично работать молотом с тонкой рукоятью, широко замахивался из-за спины и обрушивал его перед собой, выбивая искры при каждом ударе. Иногда он ковал нож, иногда — сельскохозяйственный инструмент. Я наблюдал, как он стамеской снимал с ножа окалину, прежде чем опустить его в воду, или добавлял сталь в ковкое железо. Время шло, и я получил точные знания о процессе ковки любого металлического изделия. А еще на боковой улице была маленькая закусочная. Перед дверью стоял большой деревянный цилиндр, набитый бамбуковыми палочками для еды; на прилавке для привлечения покупателей были выставлены глиняные чашки с соленой рыбой и овощами. Казалось, они шептали: «Съешь меня! Съешь меня! Вкусно!» Каждый раз, вдоволь насмотревшись, я чувствовал себя, как в поговорке: «Как прошел мимо мясной лавки, так в животе и заурчало».

Мне нравилась дождливая погода. Если начинал накрапывать дождь, а у меня на ногах были матерчатые тапочки, даже в середине зимы я снимал обувь и носки под предлогом, что не хочу их промочить, и шел по улице босиком. Но самое замечательное развлечение начиналось после сильного дождя улицы были затоплены, во многих местах из переполненных сточных канав фонтаном била вода, никто не мог никуда пройти, я же специально заходил босиком в самые глубокие места. Если уровень воды в реке повышался, то вниз по течению несло большие деревья, мебель, тыквы и другие предметы, и я спешил на мост, пересекающий реку, чтобы на все это поглазеть. Там уже были люди, которые, обвязав себя длинной веревкой, сидели на предмостье, смотрели на воду и ждали. Заметив, что поток несет большой кусок дерева или другую достойную спасения вещь, кто-нибудь одним махом прыгал на бревно или в воду рядом с плывущим предметом, привязывал к нему веревку и быстро плыл к берегу ниже по течению. Люди на берегу помогали ему выбраться из воды, после чего вытягивали веревку и привязывали ее к большому дереву или большому камню, в то время как следующий человек уже шел к мосту отслеживать очередную добычу. Мне нравилось наблюдать за рыбаками, заходившими в бурный поток тянуть сети, в которых прыгала рыба размером с ладонь. Всякий раз, когда в реке поднималась вода, можно было наблюдать эти захватывающие вещи. Согласно семейным правилам, когда шел дождь, нужно было надевать подбитые гвоздями ботинки, но я ненавидел эти неуклюжие штуковины. Приятно было послушать их грохот поздно ночью на улице, но днем они были мне совершенно ни к чему.

В апреле, если моросил небольшой дождь, в горах, на межах, разделявших рисовые поля, буквально повсюду стрекотали сверчки, и от такой радости можно было сойти с ума. В эту пору учеба в школе казалась еще более скучной, я не мог усидеть на месте, приходилось пускать в ход все средства, лишь бы прогулять занятия и убежать в горы ловить сверчков. Если не во что было их посадить, первого пойманного я держал в одной руке, а второй рукой ловил следующего, и держал, пока не слышал стрекот третьего. У нас сверчки появляются дважды в год, весной и осенью. Весной большинство из них прячется в траве на илистых полях; осенью их можно найти в трещинах скал или в разбросанном рядом с домом щебне. Теперь, когда сверчки сидели в слое грязи, если в каждой ладони у меня уже было по одному, я всегда мог выгнать третьего, и, если он был крупнее, чем пойманные ранее, выпустить одного и освободившейся рукой схватить нового, повторяя это снова и снова, чтобы за целый день поймать только двух сверчков. Около трех часов дня, когда белый дым от очагов окутывал